Самокрутка

Виноваты ли были братья-богатыри, что вдруг остались одни, оттолкнули от себя самых лучших друзей и верных людей в среде гвардии. Отчасти — нет! Отчасти — да!

Если видное положение любимца Григория Орлова породило кучу завистников и все тоже метили и мечтали быть тем же, то не вина его, если нельзя было всех офицеров гвардии сделать генеральс-адъютантами.

Но, с своей стороны, Григорий и Алексей Орловы в два месяца, как если бы прошло десять лет — забыли, что они — простые русские дворяне и простые офицеры гвардии.

Честолюбие Алексея для брата Григория не имело границ. Он первый крикнул на паперти Казанского собора 30-го июня:

— Да здравствует императрица — самодержица!

Простой народ подхватил слова, а из сановников никто не посмел промолчать. И Алексей Орлов понял, оценил этот случай по достоинству.

— С ними всё можно сделать. Только покруче, да пошибче! — говорил он брату. — Так же как мы медведей бьём с маху, так и в делах государских надо. Собери ты мне все сенаты иноземные и свой в одну горницу, и я тебе заставлю их единогласно подписать резолюцию, чтоб они сами себя перепороли розгами.

И самовластье, надменность, даже дерзость с гвардейцами и полное презренье ко всем придворным явились в Алексее Орлове тотчас же, на первых же порах. А после смерти императора, Алексей уже стал мечтать о большем...

X

Первые друзья и помогатели государыни, княгиня Е. Р. Дашкова, воспитатель и пестун наследника Панин, "делопроизводитель действа" Теплов — все трое были теперь заклятые враги Орловых.

Екатерина Романовна Дашкова теперь ненавидела обоих братьев. Григорий Орлов оскорбил княгиню своей шуткой, прозвав её "наша муха", намекая на басню об мухе, которая, сидя на рогах у вола, говорила потом: "Мы пахали". Это была верная оценка действий княгини во дни переворота и, как правда, — ей глаза уколола.

Он говорил, что княгиня ограбила сестру Воронцову, любимицу покойного императора, отобрав себе всё, что было у неё: и подарки Петра, и имения, и золотые вещи, и даже платья её.

Про орден св. Екатерины, который княгиня получила от государыни одновременно с запрещением Воронцовой носить его, Орлов пошутил:

— Даже ленту Екатерининскую сграбила у сестры наша муха.

Относительно другого брата Орлова, княгиня сама поступила неосмотрительно, объявив на похоронах императора, что никогда в жизни не подаст руки Алексею Орлову, даже постарается не стоять никогда близко к нему, чтобы даже платьем своим не коснуться до него нечаянно.

Отношения княгини с государыней были натянуты, отчасти вследствие ненависти её к Орловым, отчасти и вследствие другой причины.

Императрица была раздражена словами и действиями княгини в первые же дни после воцарения. Дашкова начала было распоряжаться в столице как главный начальник города.

Государыня была слишком умна и дальновидна, чтобы не видеть княгиню насквозь. Она помнила, что княгиня, в памятную ночь на 28-е число и всё утро, осторожно просидела дома.

Когда государыня прискакала из Петергофа и явилась в измайловский полк, а затем к семёновцам и к преображенцам, и наконец в собор на молебствие, т. е. в самые критические минуты её жизни, когда все окружающие её близкие люди играли своими головами, — княгиня не была с ней. Сестра фаворитки была дома, и зная всё происходящее, не могла выйти на улицу, приехать в полк или в собор и присоединиться к царице, ссылаясь на то, что её заказанный мужской костюм не был готов. А этот костюм или мундир был бы даже и неуместен в соборе.

И Григорий Орлов после того несколько раз пошутил:

— Княгиня, портного-то перемените. Он, разбойник, опять вас в конфуз какой поставит.

Другой прежний друг — Никита Иваныч Панин, в июне месяце уже считал себя, в случае удачного переворота, "быть в правлении дел статских первой персоной". Иначе говоря, ему было обещано регентство до совершеннолетия Павла Петровича.

Сановник, наиболее поражённый криком толпы крутом паперти Казанского собора, приветствовавшей "государыню-самодержицу" — был Панин.

Когда все чины двора, сената и гвардии подхватили этот крик — Панин промолчал от несогласия своего, да отчасти от изумления и негодования. Его провели и обманули как ребёнка. Бог знает, дал ли бы он своё согласие на перемену, если бы не это регентство. Быть может он раскрыл бы глаза императору и взялся бы сам за расправу с заговорщиками, которых знал, если не всех в лицо, то почти всех по именам.

Теперь, когда дело регентства было проиграно, Панин придумал другое и упорно стоял на своём проекте. Он предлагал учреждение верховного совета из шести членов. Этот совет должен был взять на себя всё бремя правления государством.

За Панина и его проект были многие сановники. Государыня подписала проект, но медлила с манифестом об учреждении, отлагая его до коронации.

Члены этого совета, название которым ещё не могли придумать — пока назывались "статскими секретарями". Панин в проекте своём дал им название: "министры".

Государыне не нравилось иноземное слово, и она поручила придумать другое, русское.