Самолет без нее

Марк вышел из хижины и обошел окрестности. Все совпадало, до последней детали. Он увидел яму, кучу вывороченной земли, разбросанные вокруг камни и даже две деревянные палки, очевидно, служившие крестом. Итак, по поводу этой истории Гран-Дюк написал правду. Рядом с хижиной действительно существовала могила, которую детектив дважды разрыл и в которой нашел звено от золотого детского браслета и частицы костной ткани грудного ребенка.

Что из всего этого следует?

Марк посмотрел на часы.

19.36.

Новых сообщений от Лили не поступало. Он присел на ствол поваленного дерева в паре метров от хижины. Солнце садилось. У Марка было ощущение, что он находится на крыше мира. Во всяком случае, на крыше своего мира. Вдали от всех. В компании сумасшедшей девицы. Впрочем, при ближайшем рассмотрении не такой уж сумасшедшей. Не такой уж опасной. И не такой уж злой.

Он проиграл. Поэтому сейчас он сидит здесь, отдавшись во власть печальных мыслей и жалеет сам себя, лишь бы не думать о Лили. Не думать о том, что она спит в больничной палате, а через несколько часов пойдет на аборт. Не думать о том, что их дитя — плод любви — будет убито из простой предосторожности. Из опасения, что этот плод может оказаться отравленным. Это было невыносимо. Так же невыносимо, как знать, что единственный человек, способный им помочь — а именно убийца его деда — разгуливает где-то и отыскать его нет никакой возможности.

К Марку подошла Мальвина.

— Кушать подано!

Она кое-как разложила на салфетке пачки печенья и колбасу, поставила бутылку воды.

— Классная пирушка, а?

Они молча поели. Теперь хижину освещал только тусклый свет луны, превращая ее в дом с привидениями, затерянный в чаще заколдованного леса. Оба понимали, что уже слишком поздно, чтобы спускаться вниз, так что ночевать придется здесь. Вдвоем. Оба восприняли это как данность, не нуждающуюся в объяснениях.

Ночь на вершине горы Мон-Террибль.

И они — двое сирот, заблудившихся на кладбище без могил.

Они убрали остатки еды, и Марк достал из рюкзака светло-зеленую тетрадь. Дневник Гран-Дюка. Он протянул тетрадь Мальвине.

— Держи. Ты ведь давно за ней гоняешься? Может, окажешься умнее меня. Поймешь то, чего я не понял.

— Что это? Мемуары этого ублюдка?

— Можно и так сказать…

— Ладно. Спасибо.

Мальвина взяла тетрадь, прихватила спальный мешок и электрический фонарик и ушла в хижину. Марк, вооружившись вторым фонариком, отправился прогуляться. Он долго бродил по лесным тропинкам, описывая широкие круги вокруг хижины. Когда он вернулся, то заметил пробивающийся из-под двери хижины слабый свет. Как будто в домике горела свеча.

Марк вошел внутрь. Мальвина спала, сжавшись в комочек в спальном мешке. Раскрытая на середине тетрадь Гран-Дюка лежала рядом с ней, возле головы.

Марк невольно улыбнулся. Эта странная, заживо пожираемая собственной ненавистью девушка, которая была четырьмя годами старше его, вызывала у него нежность и желание ее защитить. Как еще одна младшая сестра. Он тихонько приблизился к Мальвине, взял тетрадь и вышел из хижины. Снова присел на поваленное дерево и принялся машинально перелистывать страницы, пока не добрался до последней.

«Я собрал в этой тетради все улики, все следы, все версии. Восемнадцать лет расследований. Все здесь, на этой сотне страниц. Если вы читали их внимательно, то сейчас знаете столько же, сколько известно мне. Возможно, вы окажетесь проницательней? Возможно, поймаете нить, которую я упустил? Найдете ключ к разгадке? Если он вообще существует… Возможно, возможно…

Почему бы и нет?

Но для меня все кончено.

Было бы преувеличением сказать, что я не испытываю ни сожалений, ни угрызений совести. Но я сделал все, что мог».

«Я сделал все, что мог».

Нет, напрасно Марк надеялся, что его осенит новая блестящая идея. В голову не приходило ничего. Он попытался позвонить Лили, но сеть не ловилась. Марк тихо выругался. Зачем он сюда притащился? Глупее и придумать ничего было нельзя. В отчаянии он начал перечитывать сегодняшние эсэмэски. Последняя пришла днем, когда они ехали в грузовике.

«Марк. Операцию назначили на завтра, на 10 утра. Все хорошо. Не волнуйся. Я тебе потом перезвоню. Все наладится. Целую. Эмили».

Завтра. В десять утра.

Он чувствовал себя беспомощным и ненужным.