Самолет без нее

Марк чертыхнулся про себя. Матильда де Карвиль, упиваясь собственным превосходством, пыталась им манипулировать. Несомненно, она знала о смерти Гран-Дюка. Ведь его застрелила ее внучка. Не исключено, что по приказу бабушки… Марк почувствовал, что у него начинают дрожать руки. Что он здесь делает? О чем ему говорить с этой парочкой — старой ведьмой и молодой психопаткой, которая только и ждет сигнала, чтобы пустить ему пулю в сердце? И еще этот полуживой старик в инвалидном кресле… Кошмарная картина. На что он надеялся, когда шел сюда?

Марк сделал несколько шагов, заставляя себя успокоиться. Мальвина сжала пальцы на маузере. Ладно. Терять ему все равно нечего.

— Ну хорошо, — сказал он. — Бросим весь этот цирк. Давайте играть в открытую. Вот уже восемнадцать лет обе наши семьи живут верой. Каждая верит в свое. Карвили — в то, что выжила Лиза-Роза. Витрали — в то, что это Эмили. Что, кстати, подтвердил суд.

Марк вздохнул, подыскивая слова.

— Мадам де Карвиль. Лили выросла на моих глазах. За все эти годы у меня сформировалось твердое убеждение.

Он сделал паузу и продолжил:

— Мадам де Карвиль! Лили — не сестра мне. Вы меня понимаете? Между нами нет кровного родства. После крушения самолета выжила Лиза-Роза.

Маузер с сухим стуком упал на крышку рояля. Мальвина смотрела на Марка широко распахнутыми глазами, в которых светились изумление и радость. Вчерашний враг превратился в союзника. Шпион скинул маску и явил миру свое лицо.

Лицо друга!

Матильда де Карвиль не шелохнулась. Медленно текли секунды. Наконец она без всякого выражения сказала:

— Мальвина, вывези дедушку в парк.

— Баб, но я…

В глазах девушки стояли слезы.

— Делай что я говорю, Мальвина. Возьми Леонса и погуляй с ним в парке.

— Но я…

На сей раз Мальвина не сдержала слез. Она вышла, толкая перед собой коляску с бесчувственным телом деда.

27

2 октября 1998 г., 12.55.

Лили покачнулась и чуть не упала. Похоже, эти узкие барные табуреты специально такими задуманы: чтобы клиент знал, когда пора остановиться.

К ней это тоже относится.

Интересно, кто-нибудь додумался запатентовать конструкцию шаткого барного табурета?

Лили поднесла к губам стаканчик джина. Напиток больше не обжигал ей горло. Она уже практически ничего не чувствовала, кроме ставшей скользкой поверхности табурета.

В этом баре на улице Лапп — он назывался «Баррамунди» — она была единственной женщиной. Похоже, девушки не ходят сюда в одиночку, даже днем. Если, конечно, не имеют в виду вполне конкретных планов… Посетители бара старательно делали вид, что не обращают на нее внимания: тянули свое пиво, подливали из бутылок белое алиготе, судорожно заполняли клеточки кроссвордов или пялились в экран телевизора, передававшего запись одного и того же спортивного матча. И все же Лили кожей ощущала на себе их липкие взгляды — на голых ногах, на спине, на затылке…

«Забыться бы…»

Лили одним глотком допила джин и повернулась к бармену — благодушному мужику, лысый череп которого украшала одинокая прядь вьющихся седых волос.

— Что еще вы можете мне предложить?

Она уже попробовала водку и текилу. Водка понравилась ей гораздо больше. Но обучение только началось. До 18 лет она вообще не брала в рот спиртного. Первый бокал шампанского выпила ровно три дня назад. Что ж, пора наверстывать упущенное.

— Думаю, вам достаточно, мадемуазель. Вы и так много выпили.

«Да что он о себе возомнил, этот лысый тип с идиотским чубом? По ней что, не видно, что она совершеннолетняя? Уже целых три дня». Лили уже хотела ткнуть ему под нос своим удостоверением личности, но болван повернулся к ней спиной.

Метрах в двух от нее сидел мужчина в сером костюме с мятым галстуком, опустив нос в стакан, на дне которого плескались остатки жидкости коричневого цвета. Пожалуй, он был единственным в этом баре, кто не пытался раздевать ее взглядом. Лили склонилась в его сторону, для устойчивости вцепившись в барную стойку.

— Что это вы пьете?

Мужчина в мятом галстуке приподнял голову:

— Классика жанра. Скотч.

— Я тоже хочу. Бармен, налейте!

Бармен слегка нахмурил правую бровь:

— Вы уверены, мадемуазель?

— Брось, Жан-Шарль, — сказал мятый галстук. — Налей для меня.

Жан-Шарль снова нахмурил бровь, на сей раз — левую. Наверное, долго тренировался перед зеркалом.

— Последнюю? Мне не нужны неприятности…

Любитель скотча, демонстрируя ловкость, до которой Лили было далеко, отклонился со своего табурета и прижался к ней. Он не намеревался ее утешать, скорее наоборот — судя по всему, он относился к типу людей, подпитывающихся чужими несчастьями и обожающих истории про пожары, наводнения и прочие бедствия.

— Ну? Как вы дошли до жизни такой, мадемуазель…

— Стрекоза. Мадемуазель Стрекоза.

Кажется, мужчина только сейчас заметил, что у его собеседницы фигура топ-модели и что весь бар, затаив дыхание, прислушивается к их разговору.

— Красивое имя… Стрекоза… А меня зовут Ришар. Я учитель. Преподаю в коллеже, в Буаэльдьё. Это в Двадцатом округе. В общем, сами понимаете…