Самолет уходит в ночь

Рассудительный Андреев и тот только руками развел, как бы показывая всем своим видом: мол, я все сделал, что мог, чтобы удержать от рискованного шага.

— Я лечу с вами, — сказал Андреев, подойдя ко мне. Язык не поворачивается, чтобы сказать это слово — «самовольщики», но это было так. Так вот, в группу самовольщиков вошли экипажи Л. Гаранина, В. Соловьева, С. Полежаева, М. Брусницына, мой и И. Андреева.

И тем не менее, я еще раз попытался, хотя и знал, что это безнадежно, уговорить гарнизонное авиационное начальство.

— Погода для перелета отличная, — заговорил я. Руководству это уже порядком надоело. Одно и то же! И полковник Говоруха ответил резко, раздражительно:

— Ну и пользуйтесь погодой! Загорайте! — Потом спокойно добавил: — Как вы не поймете, не имею я права. Не и-ме-ю!

— Мы не можем изо дня в день бездействовать, — вел я разговор, как было намечено раньше. — Разрешите тренировочные полеты в районе аэродрома.

— Ну, это — пожалуйста. Летайте на здоровье! Я готов был тут же выскочить из кабинета и стремглав бежать к своим. Но пересилил себя и четким шагом вышел за дверь. А там уже бегом, как мальчишка.

— Есть «добро»! — радостно сообщил в эскадрилье. Через час в воздух поднялись самолеты всех заговорщиков. Когда они пристроились ко мне и показали условный знак, что на борту все в порядке, мы сомкнутым строем прошли на малой высоте над аэродромным домиком, где располагалось гарнизонное авиационное начальство, и взяли курс на запад.

Вскоре с земли радист нашего экипажа принял радиограмму.

. — Требуют произвести немедленную посадку на аэродроме взлета, — доложил он.

— Все ясно, — единственное, что мог я ответить, и продолжал полет.

Вторую телеграмму получили, подлетая к Куйбышеву.

— Товарищ командир, гром и молнии, — сообщил Панфилов.

Поступила команда на немедленную посадку здесь же, на их аэродроме.

— В противном случае поднимут на нас истребителей, — доложил радист.

Несколько минут в экипаже все молчали. Первым заговорил штурман Сережа Куликов:

— Дело плохо, с истребителями шутить нельзя... К побегу мы готовились основательно, и этот вариант нами тоже был предусмотрен. То, чем нас пугали, от чего так оберегали, и спасет нас: облака! Вдруг что — мы воспользуемся ими, уйдем в облака. Там мы в полной безопасности.

Благо, метеорологи не ошиблись. Погоду выдали точно. И облака — вот они, рядом. Не ожидая появления истребителей (я так и не знаю до сих пор — взлетали они или нет), даю команду войти в облака. Дальнейший полет прошел без приключений. Через четыре часа мы благополучно произвели посадку на нашем фронтовом аэродроме под Москвой. Меня, как старшего группы, встречал лично представитель штаба и на своей машине доставил туда для объяснений.

Командир полка ругал меня безбожно и грозился строго наказать. Но когда уполномоченный вышел, улыбнулся и сказал, что на этот раз ограничивается разговором, а при повторении подобного придется отвечать по всей строгости.

Как бы там ни судили-рядили, а была суровая правда войны, мы нужны были под Москвой, а не в тылу.

В разгроме фашистов под Москвой наш полк принимал самое активное участие. Для этого были все возможности. Самолетов полный комплект. Прибывшее пополнение быстро вошло в строй. А желания драться с врагом — нам не занимать.

Летали больше днем. Летали много, но и нам тоже было нелегко при морозе под сорок градусов. Особенно техническому составу. Подготовить самолет к полету в таких условиях — ох как трудно! Металл буквально примерзал к рукам. И еще: малейшая оплошность — и агрегат или двигатель заморожены. Но наши техники быстро приспособились к тяжелым зимним условиям, и боевые машины поднимались в воздух почти без задержек.

Пока фашистские авиационные «интеллигенты» привыкли к русской зиме, мы успели нанести им немалый урон. Наши удары по аэродромам противника дезорганизовали его.

В ту зиму мы базировались совместно: и истребительные, и бомбардировочные полки. Это давало возможность непосредственно здесь, на месте, договариваться о помощи друг другу. Обычно вопросы взаимодействия решались вышестоящими штабами. И это было очень важно и нужно. А тут уж мы конкретизировали решенное руководством. Все было на местах значительно проще, конкретнее. Дружеская взаимовыручка позволила нам почти избежать ударов авиации противника с воздуха по нашим аэродромам.

Наш полк в период битвы под Москвой как бы на время переквалифицировался. Пока о дальних полетах не могло быть и речи. В основном удары мы наносили но железнодорожным узлам и аэродромам противника, бомбили и обстреливали из пулеметов позиции и колонны врага вблизи линии боевого соприкосновения войск. Действовали здесь как фронтовая авиация.

...В этот день готовились к обычному и в то же время новому, сложному заданию. Предстояло бомбить вражеский аэродром. Отсюда фашисты совершали налеты на Москву.

— Разведка доложила, что на этот аэродром стягиваются крупные авиационные силы гитлеровцев, — ставил задачу командир полка. — Видимо, готовится массированный воздушный удар по столице.