Самолеты, или История Кота (СИ)

Меня пробовали подсунуть бабушке, но та наотрез отказалась, ибо вовсю устраивала свою личную жизнь. Так что я остался в однокомнатной квартирке, где и единственная комната, и полкухни, и всевозможные антресоли были забиты чертежами, деталями и инструментом. В такой атмосфере, казалось бы, вырасти мне таким же одержимым авиаманьяком — но нет. Больше всего на свете я ненавидел этот их самолёт. Их мечту. Мне казалось, что на его фоне я — всего лишь помеха, которая отнимает лишнее место и время своих родителей (вечно дефицитные субстанции). Сделав подобный вывод, я принял единственно верное, как мне казалось, решение. Я стал невидимкой. У меня был угол — за постоянно открытой дверью, — и в этом углу я поначалу играл с деталями, а потом переключился на чтение. Читать меня научил дед, который у нас практически не бывал, но когда бывал, то обязательно привозил мне книжку в подарок. Сначала это были просто книжки с картинками и раскраски, потом детские книжки, потом более серьёзные. Пробовал я читать и литературу по авиастроению, но она всегда казалась мне исключительно скучной. Самолёт для меня был прежде всего машиной, набором деталей; я никогда не воспринимал его так, как воспринимали родители: овеществлением извечной мечты человечества о полётах…

Как видите, я с детства был второстепенным персонажем, — потому что главным героем был самолёт.

Потом родился Матрица, и родители, осознав, что места на всех не хватит, обменяли свою однокомнатную квартиру на Кутузовском проспекте на двухкомнатную бабушкину, в Останкино. Так у нас с Матрицей появилась своя комната, а у родителей — «мастерская». Конечно, было бы наивно предположить, что в нашей комнате не найдётся места вездесущим деталям. Коробки с ними громоздились возле одной из стен, но нас с братом это не беспокоило, ведь теперь у нас было наше личное пространство! Я наконец-то перенёс свою небольшую библиотеку в более подходящие для неё условия, тем более что она не переставала пополняться. Правда, читать мне удавалось всё реже, потому что мама часто просила меня приглядеть за Матрицей, который, не в пример мне, проявлял недюжинный интерес к самолёту. Впрочем, для него, как и для меня, самолёт был прежде всего механизмом; разница заключалась в том, что ему этот механизм был интересен. Отец радовался: он мечтал о том, как Матрица вырастет и станет для них с мамой кем-то вроде подмастерья. Но этой мечте, как вы понимаете, не суждено было сбыться.

Я продолжал вести жизнь второстепенного персонажа; правда, в то время я ещё надеялся, что однажды смогу стать кем-то более важным. Своими мыслями я делился с братом, но его такие вещи, кажется, не волновали вовсе; он был слишком поглощён механизмами и их возможностями. Отец научил его делать деревянный самолёт с верёвочным приводом, а мама объяснила основы аэродинамики на примере бумажных самолётиков. Матрица впитывал информацию, как губка. Он постоянно что-то мастерил, но, к огорчению родителей, это были не самолёты.

Тем временем я ухитрился попасть в кинотеатр (куда меня пригласил одноклассник) и увидеть первый в своей жизни анимационный фильм — «Босоногий Ген», после которого я совершенно чётко осознал себя пусть и не анимешником (это случилось позже), но убеждённым пацифистом…

Словом, жизнь продолжалась.

А потом родилась Кот.

Так уж вышло: родители никогда особо не задумывались над тем, какого пола будет их очередной ребёнок, но тогда, именно в тот момент они думали, что родится очередной пацан, а потому заготовили для него имя — Василий. Но — судьба иронична — «пацан» оказался солнечным существом определённо женского пола, а потому родители, не мудрствуя лукаво, назвали девочку Василисой.

Она была волшебным ребёнком с самых первых дней своей жизни. Волшебным — и болезненным. Я не знаю подробностей, но если в случае с Матрицей мы с отцом ждали маму и мелкого из роддома всего несколько дней, то с Котом она пролежала там три недели.

Кот, когда я впервые её увидел, была совсем крошечной и большую часть времени спала. Но однажды, когда я подошёл к её кроватке, она вдруг открыла глаза, — огромные голубые глаза — и посмотрела на меня с таким интересом и радостью, что я даже растерялся. А она заулыбалась, загукала, потянула ко мне крохотные ладошки, — и мама сказала: протяни ей палец, не бойся. Я протянул Коту палец, — она обхватила его двумя руками и радостно зажмурилась. Эти махонькие ручонки крепко сжимали мой палец, а я испытывал ни на что не похожее чувство. В тот момент я понял, что люблю эту кроху больше всего на свете.

Сейчас я думаю о том, что рядом с ней я, похоже, напрочь забывал о своём комплексе второстепенного персонажа. И даже не потому, что для неё я был старшим братом, — Матрица тоже им был. Просто в те моменты, когда она приходила ко мне, я забывал о своём недоэгоцентризме, — ведь центром моего маленького мира становилась моя любимая младшая сестра, Васька.