Самолеты на земле — самолеты в небе

Коловертец хорошо понимает, что вместе с правом на жительство он получает не только хлеб, но и как бы ключи от ворот крепости — ответственность за ее судьбу. Это чувство и понимание, укрепляющиеся с годами по мере накопления жизненного опыта, лет, отданных любимому делу, без которого немыслима человеческая личность, сродни творчеству. Ибо всякое истинное чувство — к женщине, детям, своей земле, всякая настоящая любовь — это творчество. Здесь опыт, и мастерство, и затраченные усилия значат не меньше, чем первоначальное отрочески-безотчетное чувство. А всякое творчество — в науке, искусстве, любви — требует призвания. Вот почему коловертец особенно остро ощущает свою ответственность перед родиной. «Это моя крепость, — восклицает коловертец, — мое небо, мои самолеты! И пусть проглотит свой язык тот, кто осмелится утверждать, что я лишний и бесполезный человек в институте. Без меня не летало бы то, что должно летать, а если бы летало, то совсем не так, как летает сегодня».

39

Г. А. Балавадзе от

С. В. Голованова

«Привет, старина!

Уж сколько лет прошло, как кончили мы институт и рассеялись по белу свету. Ты, говорят, стал большим человеком. Что до меня, то, оттрубив в Академии почти десять лет старшим лаборантом, я сподобился наконец повышения и являюсь теперь — смешно сказать! — младшим научным сотрудником. Одно утешение: таких нас в Академии много, едва ли не большинство.

Дело не в том, что все мы тупицы или не способные к научной работе люди. Если помнишь, я получил диплом с отличием и был распределен так, как едва ли не каждый из нас мечтал. Во всяком случае, многие мне завидовали.

Моя жена утверждает, что я ошибся в выборе, что мне не повезло, поскольку находиться многие годы на девятых и десятых ролях не слишком приятно.

Тем не менее я и сейчас считаю, что проблемы, которыми занимался все эти годы и которые, возможно, тебе известны как специалисту по опубликованным статьям, увлекательны и интересны, но одному, без помощников, трудно сделать что-либо существенное.

Лаборантов забирают себе доктора, аспирантов — доктора и академики, а нашему брату кандидату даже лабораторную посуду приходится мыть самому.

Приведу одну только цифру: из двадцати с лишним сотрудников нашей лаборатории только двое не имеют ученых степеней.

Если и дальше дела будут идти так же, докторам наук станут предлагать должности лаборантов. Лаборатории ведь не резиновые, и число ставок ограничено. Академическому Олимпу, друг мой Гриша, грозит перенаселение, демографический взрыв. Любовь к нему и преданность — это, конечно, прекрасно. Но семья, Гриша, но дети, но наш возраст, далеко уже не юный…

Короче, обращаюсь к тебе с просьбой. Я много наслышан о Каминске и о райской вашей жизни. Рассказывают, что, имея прекрасные условия для работы, вы почти свободны в выборе тематики, что до сих пор считалось невероятным в прикладном институте.

Я долго думал и все-таки решил написать тебе, поскольку ты единственный, кого я знаю в институте Крюкова. Напиши мне, пожалуйста, не требуется ли вам квалифицированный биолог с большим стажем практической работы, и если да, то я тотчас готов перебраться в Каминск.

Сергей Голованов».

40

Повествуя о мечтах жителей Каминска, мы совсем упустили то обстоятельство, что мечты коловертцев и каминчан строго учитываются руководством крепости и Центра. Мечтам придается строгая форма отчетности в виде долгосрочных прогнозов, которые составляются в каждом отделении, отделе и лаборатории института Крюкова. Каминчане должны ответить, например, на вопросы: что должно летать через двадцать лет? Как должно летать? Каковы наиболее перспективные материалы будущего? Какие основные научные проблемы, стоящие перед отраслью, предстоит решить за это время?

Каминчанин думает: через двадцать лет моему сыну будет столько, сколько мне сейчас. Прогноз погоды, думает житель Каминска, — дело ответственное. Прогноз науки и техники — еще более ответственное дело. Земля, думает иной каминчанин, мало изменилась за последнюю тысячу лет. Если я скажу, что средняя температура июля в Каминске 2000 года составит двадцать градусов, я ошибусь не слишком сильно. Но если окажусь в роли доморощенного фантаста — это уже совсем другое дело. Мог ли предвидеть я двадцать лет назад все, что летает сегодня?

И каминчанин, будучи человеком осторожным и мыслящим сугубо реалистически, пишет в своем прогнозе: «Наука будет играть всевозрастающую роль в решении важнейших технических задач». Разве кто-нибудь скажет: глуп или не прав тот, кто утверждает, что Волга впадает в Каспий?

Коловертец улыбается: каминчане прогнозируют.

41