Самолеты на земле — самолеты в небе

Довольно часто, даже чаще, чем коловертец, каминчанин мечтает о будущем, а коловертец погружен в мучительные размышления о настоящем.

О чем же мечтает правоверный каминчанин в кругу семьи, в субботние, воскресные и праздничные дни, перед отходом ко сну — в те немногие мгновения жизни, когда он не занят выполнением рабочего плана или заботами по дому?

Каминчанин мечтает о том, как жизнь с годами будет становиться все лучше. В конце концов она станет такой хорошей, что ей будет очень трудно стать еще более хорошей, но, несмотря на трудности, еще более хорошей она все равно станет. Человек будет с утра ходить на работу, днем помогать жене (мужу) по хозяйству, смотреть по телевизору футбольные и хоккейные состязания (многосерийные телефильмы), а по вечерам ходить в кино или сидеть с приятелями (приятельницами) за товарищеским ужином или предаваться иным развлечениям и удовольствиям. Словом, жизнь станет прекрасной, и будущие поколения будут с благодарностью вспоминать самоотверженный труд каминчанина последней четверти двадцатого столетия.

А коловертец — о каком будущем мечтает он? Молодой, романтически настроенный коловертец мысленно видит картину мира, населенного исключительно коловертцами, которым не приходится заботиться о хлебе насущном, ибо о таковом заботятся управляемые машины. Человек же занят исключительно интеллектуальным трудом — с утра и до вечера занят, так как интеллектуальный труд является не только работой, но и естественной формой его жизни, способом существования на земле. Коловертец будущего спешит постичь устройство мира, подчинив свою судьбу великой цели. Чем полнее вбирает она в себя существо коловертца, тем более наполненной представляется ему жизнь. Коловертцу будущего не придется тратить времени даже на еду: нескольких специальных таблеток хватит на неделю. Сон также будет ограничен до минимума. Захотел коловертец заняться какой-нибудь новой проблемой — пожалуйста. Никто не чинит ему препятствий, не настаивает на технико-экономическом обосновании темы. Если он, например, биолог, то никто не потребует, чтобы он был еще и конструктором, экономистом, инженером и обладал прочими чисто каминчанскими достоинствами.

В мечтах даже в большей степени, чем в повседневной жизни, коловертец и каминчанин проявляют себя. Ведь каково живется, таково и спится. Мечты дают человеку то, что он, как ему кажется, хочет иметь, но не имеет в жизни. Поэтому каминчанин в мечтах увеличивает свой аппетит до чревоугодия героев пантагрюэльской хроники, а коловертец в своем аскетизме превосходит знаменитого идальго. В самом деле, мечты — это тот же сон. Все в них преувеличено: желания, страхи, надежды, и реальное на каждом шагу соседствует с фантастическим.

37

Два диалектически противоположных типа характера, о которых идет речь, не представляют собой нечто застывшее и неизменное. Они находятся в постоянном движении и взаимодействии, подобно электронным облакам химической связи. Ведь оторванные от земли коловертцы и приплюснутые к земле, точно камбалы к морскому дну, каминчане, работающие с соисполнителями по форме номер пять, — это крайности, между которыми находится обыкновенный житель Каминска, считающий, что человек может быть счастлив лишь тогда, когда имеет возможность быть полезным и зарабатывать деньги любимым трудом.

Поскольку сами жители Каминска пока полностью не отказались от производственно-территориального деления и по-прежнему спрашивают друг друга: «Ты куда?» — «К каминчанам». — «А ты?» — «К коловертцам», — вернемся к первоначальным значениям этих понятий. Это необходимо сделать, дабы не впасть в наиболее опасное искушение: придать делению черты всеобщности. Ведь мы поставили перед собой задачу рассказать лишь о жителях Каминска, только о них.

Заметим, что доблесть и слава коловертца и каминчанина — это разные доблесть и слава. Если отличившийся каминчанин — всегда хороший и даже лучший работник, человек, уважаемый не только в институте Крюкова, но и за его пределами, то пользующийся уважением руководства ученый-коловертец не всегда является тем специалистом, который превосходит своих коллег талантом, умом, трудолюбием и оригинальностью разрабатываемой тематики. Как правило, слава химика, заставившего летать то, что должно летать, не совпадает с его известностью и признанием среди коллег за пределами крепости. То, что порой ее обитателям кажется необыкновенным, новым и замечательным, жители академического Олимпа могут воспринять как нечто вполне заурядное, принципиально давно известное, но ранее не примененное в данной области — и только. Наоборот, какая-нибудь работа, в которой мало заинтересован институт Крюкова, бывает иногда воспринята за его пределами как нечто выдающееся и единственное в своем роде, то, что достойно остаться в истории науки.