Самому себе не лгите. Том 1

Вокруг не было никого. Все теснившиеся на перроне люди бросились к подошедшему поезду, надеясь попасть в вагоны. Убийца рванул в противоположную сторону, но оттуда уже бежали на выстрел солдаты военного патруля во главе с офицером. Михаэль увидел летящий в его сторону предмет, но лишь тогда всё понял, когда начальник патруля подобрал лежавший у его ног окровавленный нож.

Бандит, как ни в чем не бывало, кивнув на Михаэля, прокричал офицеру:

– Товарищ лейтенант! Это он убил!

В ту же секунду патруль скрутил растерявшегося от неожиданности Михаэля. Клава ахнула.

– А вы кто будете, девушка? – спросил лейтенант. – Вы что, были с ним?

– Да не убивал он, товарищ офицер! – закричала Клава. – У него и ножа-то не было! Вот этот убил, здоровый. А нож подбросил. Он бандит!..

Но убийца, державшийся уверенно и спокойно, только рассмеялся.

– Да врет она, дура малохольная. Этот рыжий ее охмурил. Он вообще не русский. Вы бы документы его липовые проверили. Заслали его к нам, не иначе…

– Проверим, – пообещал лейтенант. – И твои заодно. Ведите их в отделение.

Старший лейтенант милиции Рагозин находился в должности две недели. Оставшись хромым после ранения в ногу под Лугой, он был комиссован и прямо из госпиталя направлен на узловую станцию начальником милиции. Людей не хватало, времени на их подготовку не было, и бывший строевик-пехотинец очень смутно представлял себе, что и как он должен делать.

В распоряжении Рагозина находились двое: старшина Иван Иванович (солидный пятидесятилетний мужчина, единственный кадровый милиционер) и молоденький сержант, полчаса тому назад убитый таким же, как он, молодым, но подозрительным типом в солдатской форме по имени Михаэль Гольдштейн. Так было обозначено в документах.

В том, что убил именно Гольдштейн, Рагозин сомневался мало. Воевал он в стрелковом корпусе, сформированном из подразделений довоенной латвийской армии, а попал туда Рагозин, потому что большинство солдат и офицеров корпуса – латышей – дезертировали. Он ничего не знал ни о латвийской рабочей гвардии, ни о латышских добровольцах в Эстонии, но был уверен, что латышам доверять нельзя. А парень – латыш. Вот и убил. Что тут неясного?

– По законам военного времени мы тебя без суда расстреляем, – без злобы, но твердо сказал старший лейтенант, – и разбираться не станем. Не до разборок сейчас. У тебя что написано? Гольдштейн Михаэль, боец латышского стрелкового полка. А на самом деле какой ты боец? Ты – латышский фашист, убивший советского милиционера. Повидал я ваших на фронте… Враги. На моих глазах целый корпус дезертировал.

– Но ведь я не латыш, – дрожащим голосом стал оправдываться Михаэль, понимая, что расстрел на месте – не шутка, и что начальник именно так и поступит. – Я еврей. Только родился в Латвии. Зачем мне милиционера убивать? Нас самих фашисты убивают…

– Вот-вот. Родился в Латвии – значит, своим помогаешь, – никак не отреагировав на еврейское происхождение Михаэля и не дослушав, сказал Рагозин. – Пробираешься в советский тыл. Зачем? Для диверсии?

– Там же сказано, в документах: «после ранения направляется в Горький, в формируемую Латышскую стрелковую дивизию».

– Товарищ милиционер, – вмешалась находившаяся в комнате Клава, – да говорю же я вам: не убивал он!.. Тот бандюга убил. Я ж всё видела… Вы лучше его проверьте.

– Им старшина занимается. Тебя саму еще не проверили.

– Но он же гнался за нами!

– Потому и гнался, что дружка твоего заподозрил. Значит так, гражданка. Разговаривать с тобой некогда. Вот тебе бумага, и пиши всё как было… Ну что там, Иван Иванович? – спросил Рагозин входившего старшину. – Выяснил?

– Да вроде как в порядке бумаги… только, сдается, это лицо я уже где-то видел. А где – не припомню пока.