Самоосвобождающаяся Игра

Все вышесказанное подразумевает, что «…мозг человека, претерпевающего трансурановую мутацию, может аккумулировать космическую энергию по принципу лазера, отражая и приумножая…»[584], т. е. становится способным на акт теургии, т. е. «…творчества всего сущего путем эманации, отчуждения из мозга копий идей (форм) как психофизических голограмм с последующей их материализацией…»[585]. Практически теургическая потенция Театра Реальности осваивается в игре через отождествление с качествами Повелителя Игры. Его грандиозный мозг, как известно, может все![586] «Он находится в субъядерных гравитационных полях, которые создают соразумное, глубоко проникающее, вездесущее и одновременно существующее, единое физическое поле, всегалактический сознательный компьютер, в который всасывается индивидуальный нейрогенетический организм»[587]. В нем нет полярности, нет дуализма, но есть множественность, т. е. его «аппарат» способен проецировать реальность множественности миров вне объект-субъектного разделения. И как только происходит эта трансформация сознания, «…человек начинает участвовать в центростремительном танце мироздания»[588]. В танце, который Христиан Розенкрейц именует «Химической свадьбой»[589], и в котором «…мы – это миллиарды световых лет от головы до пят, наши тела безграничны, и это и есть Вселенная»[590]… Та самая, что теперь является нашей, и в которой «…Создатель доволен нами, и мы видим, что являемся Создателем и можем создавать везде, всегда и навечно, и мы являемся помощниками Создателя, и как сам Создатель создаем Создателя и здесь мы приходим к точке единения всего».[591] И сознавать это – одно сплошное изумление, «…причем это изумление – радостное, ибо числом трансформаций человек меряет собственное могущество, и, следя за этими превращениями, мы как бы ликующе скользим по поверхности Природы».[592]

Итак: мистерия трансмутации порождает внутри нас сущность, которую в отличие от «кристаллизованного человека» алхимиков, «шизофренического тела» Жиля Делеза[593] и «Кибер-личности»[594] Тимоти Лири я называю мультипликационным человеком[595], или сверхмарионеткой.

Сверхмарионетка

Virtus, или Божество Сердца!

Пройти через процесс разотождествления со своим нейротизмом (эмоциональной подвижностью), со своим, столь близким к пониманию «себя», телом через превращение его в послушный, многоуровневый инструмент, используемый в дальнейшем для реализации определенных задач, очень непростой трюк! Согласитесь, что преодоление сформированных демонической версией игры рефлексов, или импринтов, – моральных и этических канонов сообщества, своей социополовой роли и т. д. и т. п. – очень непростая задача!

Итак, на сцене игры возникает сверхмарионетка![596]

И что это такое?

Следуя наставлениям герметистов: «Превратите труд в игру! Сделайте любое иго благом!», можно заявить, что это воплощение т. н. воли к игре![597] Воплощение воли к творческому преображению, к эволюционной трансформации, к преодолению ограниченной демонической версии. И «…только прикинувшись лицедействующим от бесов, можно победить бесов» [598]. Но важно понимать следующее: если Повелитель Игры это единство зрителя-актера-роли, то Сверхмарионетка – это отдельно взятый аспект актера – воплощение сознательной и направленной воли к игре!

Очень интересные параллели в этом контексте можно провести с т. н. венчурными персонажами[599], занимающими особое место в Империи Игры среди всех видов актерства, т. е. с жестоким и сверхчеловечным мировоззрением т. н. «людей без кожи»: клоуна[600], шута[601], юродивого,[602] трикстера[603] и сталкера[604]. Именно через них презрение к актеру, рождающееся из страха и сознания «неблагородства» его ремесла, сжатое Луи Жуве в формулу: «В ремесле актера есть что-то грязное…»[605], а Максом Нор-дау в: «Искусство актера, это обезьянье искусство»[606] и в тоже время из великой признательности к нему, «…героически взявшему на себя роль жертвы, обреченной на заклание»[607], выплавляется идея великого значения актера-мастера, своеобразного «Козла отпущения», «Священного клоуна»[608], «Святого похабника»[609], или артиста «милостью божьей», призванного искупить взваленный на него чужой грех в экстазе самоискупляющей игры.