Самопознание

Все в человеческой жизни должно пройти через свободу, через испытание свободы, через отвержение соблазнов свободы. В этом, может быть, смысл грехопадения. Вспоминая всю свою жизнь, начиная с первых ее шагов, я вижу, что никогда не знал никакого авторитета и никогда никакого авторитета не признавал. Я просто никогда не имел опыта переживания авторитета. Я не знал авторитета в семье, не знал авторитета в учебном заведении, не знал авторитета в моих занятиях философией и в особенности не знал авторитета в религиозной жизни. С детства я решил, что никогда не буду служить, так как никогда не соглашусь подчиниться никакому начальству. У меня даже никогда не было мысли сделаться профессором, потому что это все же предполагает существование начальства и авторитетов. Свою мысль я всегда воспринимал как впервые рожденную в свободе. И старую свою мысль я воспринимал как впервые рожденную, не как образовавшуюся во мне традицию мысли. Это, конечно, совсем не значит, что я не хотел учиться у других, у всех великих учителей мысли, и что не подвергался никаким влияниям, никому ни в чем не был обязан. Я постоянно питался мировой мыслью, получал умственные толчки, многим был обязан мыслителям и писателям, которых всю жизнь чтил, обязан людям, которым был близок. Но все проходило через мою свободу, входило в глубину моего «я» и из него принималось. Никакого умственного влияния я не мог воспринять иначе, чем получив санкцию от моей свободы. Поэтому я самый нетрадиционный человек на свете. Мне даже не нужно было разрывать с какими-либо авторитетами, я их не имел. Но были философы и писатели, которые особенно питали мою любовь к свободе духа, подтверждали ее и помогали ее развитию во мне. В этом отношении огромное значение для меня имела «Легенда о Великом Инквизиторе» и вообще Достоевский. Из философов же наибольшее значение имел Кант. Философия Канта есть философия свободы, хотя, может быть, недостаточно последовательно, не до конца развитая. Еще Ибсен имел для меня большое значение, хотя и позже. В Ибсене видел я необыкновенную волю к свободе. Все столкновения с людьми и направлениями происходили у меня из-за свободы. Борьбу за свободу я понимал прежде всего не как борьбу общественную, а как борьбу личности против власти общества.

Уже после окончания моей книги я прочел книгу Roger Secr'etain «P'eguy, soldat de la v'erit'e». Это интересная книга о Пеги. Поразило меня одно место о Пеги, которое могло бы быть сказано вполне обо мне. Привожу дословно.

«Nous sommes de ces singuliers lib'eraux ou libertaires qui n’admettent aucune autorit'e». Cette phrase de Pour moi ressortit `a la psychologie, non `a la doctrine. Quand P'eguy dit cela en 1900, il ne le dit pas comme militant sociologue, il le dit comme homme P'eguy, pour toute sa vie. L’anarchisme est sa tendresse secr'ete. Il n’est certes pas nihiliste ni destructeur. Il d'eteste la pente des facilit'es. Il est du c^ot'e positif, ascentionnel de l’anarchie. Mais sa passion majeure, sa force d’adh'esion le collent au principe de libert'e. L’insubordination de ce disciple paradoxal est de n’accepter de contrainte qu’int'erieure et librement choisie. On a parl'e, d’un parti P'eguy: c’est un parti o`u il e^ut 'et'e seul. Je ne lui vois m^eme pas de disciple dont il ne se f^ut bient^ot s'epar'e ou qu’il n’e^ut lui-m^eme encourag'e `a rompre... Ce r'evolt'e, cet interdit, cet h'er'etique par instinct et orgueil est ainsi fait qu’il recherche l’autorit'e sans pouvoir endurer de tutelle. En tant que citoyen, il ne peut supporter l’Etat bourgeois (ni m^eme l’Etat tout court). En tant que militant r'evolutionnaire, il ne peut supporter la f'erule de socialisme doctrinal et politicien. Et tant que penseur, il ne peut se soumettre `a la m'etaphysique des sociologues du parti intellectuel... C’est son refus de toute tyrannie terrestre qui l’entra^ine vers Dieu. A condition toutefois que ce Dieu soit lui aussi un lib'eral, un libertaire, presqu’un anarchiste: «Un salut qui ne serait pas libre, qui ne viendrait pas d’un homme libre ne nous dirait plus rien», dit le Dieu de Peguy dans les Saints Innocents»[6]. Я не вижу вообще в себе большого сходства с Пеги. Но это место мне так близко, словно обо мне написано.

Для меня характерно, что у меня не было того, что называют «обращением», и для меня невозможна потеря веры. У меня может быть восстание против низких и ложных идей о Боге во имя идеи более свободной и высокой. Я объясню это, когда буду говорить о Боге.