Это очень важная мысль, являющаяся оправданием всей нашей науки самонаблюдения. Возможно несколько уровней ее понимания, но меня интересует сейчас прикладной. И я попробую объяснить это утверждение Лопатина, как прикладник.
Что более всего отталкивало Объективную науку от субъективного подхода и, в частности, от метода самонаблюдения? Необъективность, то есть присутствие личностных искажений в отчетах о самонаблюдениях.
Но вслушайтесь в эти слова. Откуда взялись отчеты? Отчеты — это то, что объективный ученый может получить от другого человека, когда его исследует. И самое страшное в этом то, что другой не только непроизвольно искажает, но и сознательно врет объективному ученому! Но еще возмутительней то, что, когда объективный ученый берется наблюдать себя, он вдруг замечает, что и сам врет себе и не может не врать!.. Вот казус…
Как быть? Да выкинуть это самонаблюдение — и весь вам гордиев узел! И вдруг: в чисто субъективных вещах ложное их восприятие — нечто немыслимое! Как так?! Все врут, да я сам пробовал!
Вот тут и лежит росстань — камень, от которого расходятся дороги двух наук. Науки для других и науки для себя.
Когда ты знаешь, что тебе могут соврать, рождается недоверие ко всему исследованию. Когда ты заранее нацелен не на поиск истины, а на получение подтверждения определенной гипотезе, то ты и сам можешь соврать хотя бы чуть-чуть. Потому что от этого кое-что зависит. И эта установка на кое-что оказывает воздействие.
Но когда ты ведешь исследование для самого себя, ты можешь исследовать в чистом виде. Для себя ведь!
Но не это главное в мысли Лопатина. Главное, что восприятие не может врать. Ты можешь. Потому что для тебя есть зачем. Но не восприятие, оно абсолютно точно. Иначе ты бы не выжил.
Правда, ты можешь его не распознать, потому что воспринятое еще надо понять, а для этого узнать его с помощью "банка данных" о сходных вещах, то есть с помощью памяти. И память может подвести. Или же ты можешь приврать. То есть сказать другим, что ты воспринял не так. Но это вовне. А внутри, там, где было восприятие, ты точно знаешь, каково оно на самом деле. Кстати, и там, где ты солгал, ты тоже точно знаешь, где действительность, как некая основа, где твои мысли о том, что нужно, то есть осмысление восприятия, а где слой искажений или лжи. Мы всегда знаем, когда приврали! Знаем и когда недостаточно точны, но искренни…
Мы — все живущие на Земле — профессионалы и даже мастера в науке самонаблюдения и самоосознавания уже только потому, что живем внутри этого никому не понятного и мучающего психологов сознания, которое все перепутано, сложно и лживо. И выживаем! Иначе говоря, мы можем ошибаться в понимании собственного сознания, но тогда жизнь или окружающий мир бьют нас. И так мы учимся. Мы можем запутываться в собственных сложностях. Но если нам не удается их распутать, мы гибнем. А раз мы еще живы, значит, нам удалось распутать все головоломки, которые до сегодняшнего дня подсунуло нам наше же сознание. Можем ли мы утверждать, что не знаем, как оно устроено?!
Очень близкий к Лопатину русский философ А. Козлов, размышляя над философской антропологией Лопатина, сделал некоторые замечания психологического характера. Они как раз относятся к этому случаю.
"Конечно, в основании <…> наших вопросов о бытии лежит предположение, что мы знакомы с чем-то таким, что могло бы служить источником для знания о бытии, если бы мы могли знать это знакомое нечто, понять его, если бы умели описать, назвать его и тому подобное.
(Да не подумает читатель, что тут явное противоречие. Нет! Это самая обыкновенная вещь в мире.
Маленькие дети и животные, да очень часто и взрослые, служат лучшим примером, как можно быть знакомым с чем-то или, говоря языком философии, сознавать что-то, но не знать или не иметь никакого о нем понятия. Поэтому-то смешение знания с сознанием было одно из самых зловредных заблуждений во всей истории философской мысли.)
[Я называю] это знакомое, но не знаемое первоначальным сознанием, составляющим общее достояние и взрослых, и детей, и, по крайней мере, высших животных. Оно состоит из трех элементов: сознания о себе, сознания о своих деятельностях и сознания о содержании отдельных актов.
Обладая этими элементами сознания, животные руководятся ими практически, инстинктивно, никогда не понимая и не зная, что они обладают этим сознанием, что на нем строится важнейшее понятие бытия, и как оно строится.
Дети, подобно животным, также сперва инстинктивно руководятся этим сознанием, не зная и не понимая того; но потом понемногу начинают мыслить и все отчетливее и отчетливее приводить элементы этого сознания в связь и образуют понятие бытия" (Свое слово, № 4, 1892, с. 162).