Саморазвитие по Толстому

Это желание свойственно человеческой природе — и, вне всякого сомнения, так было всегда. Но будет, пожалуй, резонно утверждать, что в современную эпоху это чувство может становиться невыносимо острым. Ведь примерно до начала XX века жизненные роли людей были достаточно жестко предопределены. Состояния могли сколачиваться и испаряться, но человек был заложником тех обстоятельств, в которых он родился, нравилось это ему или нет. Можно было сколько угодно мечтать о другой жизни, но реальных возможностей для перемены своей участи почти не было. Не говоря уж о том, что тогда на вас не обрушивалось каждодневно огромное количество визуальной и другой информации о жизни в других местах. В сегодняшнем мире три сестры могли удовлетворять свой интерес, следя по любому из 26 миллионов хэштегов в «Инстаграме» за радостями московской жизни с регулярными обновлениями и фильтром «Техниколор». Кто знает — может быть, им бы в результате немного полегчало и в Москву стало бы хотеться немного меньше. А может, они, наоборот, окончательно сошли бы по Москве с ума.

Чехову великолепно удается ухватить важные изменения, происходящие в жизни его современников: у людей стали появляться возможности влиять на собственную жизнь, переходить в другой класс, вырываться из оков гендера. Мне кажется довольно важным, что пьеса называется «Три сестры», а не «Три брата». Если бы она называлась «Три брата», то братья могли бы просто переехать в Москву. Это была бы очень короткая пьеса, действие которой происходило бы в основном в Москве. (Даже во времена Чехова мужчинам было гораздо проще поменять жизненные обстоятельства, чем женщинам.) В наши дни мы иначе относимся к желанию быть там, где нас нет. Конечно, зависть и сожаление остаются естественными эмоциями, и пока что еще не было эпохи, в которую каждый мог бы получить все, что хочет. Но теперь мы думаем обо всем этом иначе, потому что знаем правду: принимаемые нами жизненные решения играют как минимум какую-то роль в том, где мы находимся. У нас есть выбор. Если мы хотим быть в Москве, а находимся в другом месте — что ж, нам некого в этом винить, кроме самих себя.

О сестрах в пьесе Чехова так сказать нельзя. У них не было возможности распоряжаться собственной жизнью. Но все же у них было больше возможностей, чем у женщин предыдущих поколений, и эта ответственность, судя по всему, непросто им дается. Героини «Трех сестер» Ирина, Маша и Ольга хотят только одного — уехать в Москву. Во всяком случае, такое желание выражают Ирина (младшая) и Ольга (старшая). Ольга живет воспоминаниями. Ирина хочет нового будущего. Маша довольно равнодушна к Москве. Она просто хочет сбагрить своего ужасного мужа с его латинскими изречениями и повеселиться с Вершининым — офицером, женатым на взбалмошной женщине с суицидальными наклонностями.

Из пьесы не становится ясно, где именно они находятся — в каком-то провинциальном городке недалеко от Москвы. Чехову незачем сообщать их точное географическое местоположение — очевидно, что они «в провинции». Но мне кажется, что это могло быть и намеренным. Где находятся сестры — совершенно неважно. Важно, где они не находятся. Ответ на вопрос, где они, звучал бы так: «Не в Москве, где мы хотим быть. Не в Москве. А раз мы не там, то какая разница, где мы?» Чехову известно, что нам гораздо проще определить себя через то, чего у нас нет, чем через то, что мы имеем. В этом, конечно, есть доля жалкой пассивной агрессии. Но Чехов относится к ней серьезно и сочувственно, в то же время понимая, насколько несуразными она нас делает. Мы никогда не попадем в Москву. И никогда не увидим то хорошее, что окружает нас там, где мы есть.

В самом начале пьесы о Москве как о своей конечной цели заявляет Ольга. «Я отлично помню, в начале мая, вот в эту пору в Москве уже всё в цвету…» Ее страстная любовь к Москве кажется немного странной. Ей двадцать восемь лет (возраст указан в списке действующих лиц, как и у Тургенева), она уехала из Москвы семнадцатилетней и тем не менее считает ее своей родиной, домом. Несложно заметить, что нужна ей вовсе не Москва. На самом деле она хочет снова оказаться семнадцатилетней девушкой, полной надежд, у которой вся жизнь впереди. А не почти тридцатилетней женщиной — с ее точки зрения, старой девой.