Самосожжение

Гошка в это время, уже дембель, разложил на полу, рядом с пианино, старые полузасохшие краски, блаженно нюхал их и прикидывал, где бы поставить мольберт и натюрморт, чтобы немедля начать то, что прервалось два года назад, когда его призвали в армию.

Гей, само собой разумеется, как папа-кормилец, кропал свои сочинения, и дверь его кельи, то бишь кабинета, была полуоткрыта - не для того, конечно, чтобы узреть, как моментально испарятся, в пепел превратятся прямо на глазах отца его сыновья, а для того, естественно, чтобы вдохновенье ощутить при виде своих сыновей, творцов.

Что же касается Алины, очаровательной, на редкость молодой мамы, всегда изящно одетой, в меру накрашенной, пахнущей духами "Фиджи", любимыми духами Гея, тем более что других он толком не знал, - что касается, значит, Алины, единственной женщины этого святого, как говорили знакомые, семейства, то была она в эту роковую минуту на кухне, как и следовало ожидать, ибо Алина была на редкость же заботливой матерью и женой, и пекла она пироги с капустой, чтобы троих мужчин своих накормить, живоглотов, и, внимательно слушая игру Юрика, время от времени кричала ему: "Не надо так быстро! Анна Даниловна запрещает играть быстро, а то заиграешь, опять все смажешь!.."а сама между делом, сунув пирог в духовку, сочиняла очередную и наверняка прелестную сказку, и жаль, что текст этой сказки она опять записала тайно от всех на клочке салфетки со счетами домашних расходов за день, опять непомерно больших, и, пока Юрик играл инвенцию, а Гошка принюхивался к масляным краскам, Алина куда-то девала листок со сказкой, хотя Гей потом допытается, что сказка была про снежинку, которая стала цветком, а цветок в конце концов превратился в бабочку, копирайт, само собой разумеется.

Вот, стало быть, в какой момент жизни семейства Гея сработает сатанинское устройство Эдварда Теллера.

Бесшумно.

Чисто.

Итак, в полном соответствии с модной ныне гипотезой о самоповторяемости, чрезвычайно обнадеживающей, что и говорить, ставшей как бы аксиомой, Гей заменял теперь произвольную самоповторяемость, цикличность которой, возможно, растягивается на века, прогрессивным поточным методом принудительной повторяемости с помощью соответствующих сугубо материалистических, отнюдь не метафизических сил.

В данном случае с помощью собственных записей.

Которые хранились в Красной Папке.

Как бесценные уроки графомании.

Ах, если удалось бы, сказал себе Гей, в будущем воссоздать лишь то, что было правдой!

Какая прекрасная жизнь установилась бы на планете!

ОБЩЕСТВО ВСЕОБЩЕГО РАЗВИТОГО СОЗНАНИЯ.

Что, разумеется, не одно и то же, когда говорят про ОБЩЕСТВО РАЗВИТОЙ СИСТЕМЫ, например капиталистической, которую в таком случае проще называть империализмом.

Что касается первого случая, то формулировка здесь тоже предельно лаконичная: КОММУНИЗМ.

Да, но, может быть, именно с этого все и началось?

С НЕУМЕНИЯ ГОВОРИТЬ С ЛЮДЬМИ ЯЗЫКОМ ПРАВДЫ...

Увы, Ева лгала Адаму, а потом и Эндэа, и не только этим двоим, и незаметно для себя Адам стал врать Еве, а потом и ее подруге, и не только им.

Да, но кто обманул первым - Ева или Адам? Адам или Ева?

Нет, сказал себе Гей, не это главное.

Истина, как он думал теперь, в другом была. Действие жизни зависело не только от Адама и Евы, но прежде всего от многих других причин. В том числе социальных и политических. От международной обстановки в целом. Такие дела. И Адам как ученый не мог не понимать, что историческая правда в его стране, скорее всего, недоступна для воссоздания ее в будущем из атомов и молекул.

И когда уже поднялись на вершину, Гею показалось, что в розовом небе над ними во все стороны света идут ракеты.

Но взрывов, которые могли бы внести существенные мазки в пейзаж, пока еще не было.

К портрету, на земле выложенному, они подходили по одному, будто к финишу, с интервалом в минуту.

Силы у всех были разные. Неодинаковым было и душевное состояние.

Но каждый, прежде чем присесть, перевести дыхание сначала осматривал то, ради чего проделал немалый путь и нелегкий подъем, а потом обходил по кругу и само место, как бы наглядно разделившее мир, Европу, на два лагеря - как говорят и пишут.

С одной стороны был Восток, родина Ленина, социализма, коммунизма, а с другой стороны был Запад, логово капитализма, империализма, фашизма, ну и так далее.

Тут было о чем подумать.

- Ты не находишь, - сказал Мээн с гордостью, - что наш, там, в Лунинске, больше?

- Да, - сказал Гей. - Конечно.

- И выразительнее.

- Да...

- И камень там, у нас, получше...

Гей уже будто не слушал Мээна.

Имя Ленина, думал он, если и допустить, что все библиотеки, все книги мира сгорят в одночасье в ядерном пожаре, в любом случае останется на века, на тысячелетия, как наскальные рисунки первобытного человека. Портреты Ленина и подписи ЛЕНИН, выложенные из камня там, в Лунинске, на вершине одной из самых высоких гор Сибири, и здесь, на Рысы, на вершине одной из самых высоких гор Европы, останутся наверняка даже после мировой ядерной войны.

Впрочем, такие портреты, наверно, есть и на других горах.