Что касается опыта консолидации «социалистических наций» и становления национальных самосознаний в искусственно «нарезанных» союзных и автономных республиках, то не удивительно, что несмотря на 70 лет принудиловки, он оказался и ущербным, и противоречивым, а в конечном счете, несостоятельным и даже опасным. Вполне поэтому правомерен расхожий ныне тезис о замедленной бомбе ленинского федеративного раздела России. Убедительным свидетельством полного краха этой политики является уже даже не кризис Союза, а кризис союзных и автономных республик. Причем в ряде случаев он проявляется как кризис наций, давших название республикам. Возникают автономистские и сепаратистские движения «новых наций» внутри наций, «консолидировавшихся» после Октября, а на самом деле искусственно сконструированных интернационалистами-большевиками. Очень характерен пример Белоруссии. Единая белорусская нация, якобы подавлявшаяся русскими и коммунистами, как только начала «возрождаться», вдруг столкнулась на этом пути с трудностями. Самым неожиданным образом сработал закон о языке, с принятием которого связывались планы так называемой «белоруссизации». На западе Белоруссии вместо белорусских школ стали одна за другой открываться польские школы, а учебники для них (все по закону о языке!) вскоре прибыли из соседней Польши. На востоке — в Витебской, Гомельской и Могилевской областях — белоруссизация школы встретила явное неприятие: население этой территории стало открыто напоминать, что оно всегда было частью России. А на юго-западе, в Полесье, возникло так называемое ятвяжское движение. Его лидеры объявили о существовании особого, ятвяжского, народа, у которого-де пробудилась генетическая память особого, ятвяжского, языка, и потребовали самоопределения, не решив, правда, окончательно, к кому присоединяться, а, может быть, и вообще выйти из СССР. Можно с каким угодно скепсисом относиться к новому восточнославянскому языку и написанным на этом языке художественным произведениям, но элементарная справедливость требует признать, что ятвяжский язык — это обработанный местный диалект, родной для «ятвягов», и с лингвистической точки зрения он гораздо более органичен, чем явно искусственный современный белорусский язык, чуждый большинству населения Белоруссии.
Наконец, последний момент — это переоценка деидеологизации, вернее, вульгарная интерпретация западных теорий деидеологизации, в которых речь шла о конце универсальных идеологий, а вовсе не идеологии вообще. Именно отсюда произошло явное непонимание функциональной роли идеологического фактора — в данном случае фактора национальной идеологии — для экономического и всякого, пожалуй, иного прогресса страны и ее народа. Объективно розыгрыш национальной карты усилил функциональность национальной идеологии в Грузии, Армении, Азербайджане, Прибалтийских республиках и в какой-то мере в Средней Азии (хотя здесь в гораздо большей .степени возросла роль исламского фактора). Что же касается России, Украины и Белоруссии, то здесь в обстановке быстрого распада коммунистической идеологии произошло резкое и глубокое разрушение российских и общерусских (в том числе имперских) идей, входящих составной частью в советское сознание. Русские, белорусы, большая часть украинцев, а также огромная часть русскоязычного населения с советским самосознанием превратились в одночасье в своего рода демографическую массу. Любая же попытка возродить общерусскую и российскую историческую память объявлялась перестроечной демократической печатью и телевидением фашизмом, отождествлялась с экстремистской «Памятью».
Судьба страны зависит прежде всего от того, как будут разворачиваться события в четырех основных республиках — Российской Федерации, Украине, Белоруссии и Казахстане. Учитывая же, что основу Советского Союза составляет единство России и Украины, вопрос еще больше сужается. Нужно ли России и Украине максимально дистанцироваться друг от друга или же такой разбег этих республик антиисторичен и чреват непредсказуемыми разрушительными последствиями не только для них?
Разделение Украины и России было бы исторически оправданным, прошло бы спокойно, если бы существовали совершенно отличные украинский и русский народы, размещенные на собственных территориях, с собственной исторической судьбой и исторической памятью, что характерно, например, для грузин и армян. Но это совершенно не так, что вынуждены признать и украинские сепаратисты, и русские (великорусские) изоляционисты. Поэтому ими ставится задача не воссоздать действительно потерянную этими народами общую историческую память, а «исторически возродить» отдельные народы — украинцев и русских.