Самострел

Справа, перекрученные, точно колючая проволока, стояли виноградники. Выгоревшее белое солнце висело над темно-зелеными рощами, деревья пучками торчали на горизонте. Слева тянулась гряда невысоких гор.

Навстречу прапорщику мчался дуканщик Юсуф, крестом разбросав руки в стороны.

— Привет, командор! Что сдаешь? Товар есть? Какой? Говори! Брать буду!

— Да нет ничего, — отмахнулся Зинченко.

Юсуф фыркнул и побежал дальше.

Тут старшина вспомнил о Шурике, охнул и окликнул дуканщика.

— Юсуф, давай ко мне!

Афганец вернулся. Приветливая, радушная улыбка не сходила с его исцарапанного разбитого лица.

— Где рыло покорябал? — поинтересовался Зинченко.

— Э-э-э, — дуканщик засмеялся, черные глаза весело блеснули. — Водку вчера пил на одиннадцатой заставе. У Вовки-артиллериста день рождения был. Домой шел — упал.

— А! Я думал, дрался с кем-то. Слышь, есть товар. Кондер.

— Давай, беру, — заплясал Юсуф, потирая руки, — деньги есть.

Он задрал полы длинной рубахи и достал из кармана штанов толстенную пачку денег.

— Шестьдесят тысяч.

— Новый, старый?

— Нормальный.

— Давай, беру.

— Сейчас колонна тронется, отъедем за ДКП, там и скину тебе.

— Нет! — испугался Юсуф, схватил русского за руку и зашептал, озираясь по сторонам. — За ДКП нельзя. ХАД сейчас здесь. ХАД всех ловит. За ДКП никак нельзя.

— А где можно? — спросил прапорщик, зная, что афганцы просто трепещут перед своей службой госбезопасности.

— Давай в кишлак. Место хороший, тихий. Заехал на пять минут и выехал. А здесь нельзя — ХАД. Кондер обязательно беру. Очень надо кондер. Брат двоюродный просил.

Шестьдесят тысяч были очень хорошие деньги. Нигде по всей дороге Зинченко за такую цену его не продал бы. И прапорщик решительно махнул рукой.

— Ладно, черт с тобой! Заскочу в кишлак. Только деньги приготовь, чтобы все точно было.

— Конечно, командор, конечно. Юсуф не западло. Сейчас еду кишлак. Буду ждать там.

Дуканщик метнулся к дороге, замахал рукой. Проезжающий афганский грузовик, разукрашенный, как новогодняя елка, притормозил. Юсуф вскочил на подножку и радостно замахал Зинченко.

Прапорщик подошел к «КамАЗу», стоящему чуть ли не в голове колонны.

— Слышь, Толик, — сказал он молодому прапорщику, который, раскинувшись на сиденье, кольцами пускал дым, — за одиннадцатой заставой, прямо напротив Калаханы, остановись. Изобрази, что у тебя поломка. Я к тебе пристроюсь — для охраны, а потом в кишлак заскочу. Вещь надо одну сдать.

— Не опасно? — спросил лениво Толик, выпустив очередное кольцо дыма.

— Нет. Кишлачок мирный, душками там и не пахнет. Я заезжал туда.

— Лады, — сказал Толик, — но с тебя три банки пива.

— Идет!

Старший колонны выскочил из-за ограды, поверх которой была натянута маскировочная сеть, и сделал отмашку рукой.

Машины начали выползать на дорогу.

«Урал» проехал одиннадцатую заставу. Показалась Калахана. На обочине «КамАЗ». Водитель держал автомат в руках и озабоченно пинал скаты, глядя по сторонам.

Зинченко остановился, выпрыгнул из машины и показал большой палец Толику.

— Сейчас, Толян. Одна нога здесь, другая там.

Прапорщик свистнул, и из кузова, откуда торчали стволы зенитной установки, показались два солдата.

— Давайте, спрыгивайте, — приказал Зинченко. — Помогите людям.

Лишних свидетелей Зинченко не любил, а Зеленов был парнем проверенным, ходил с прапорщиком в связке постоянно, как альпинист.

Машина въехала в кишлак. К ней торопился Юсуф. Он запрыгал под колесами, и «Урал» остановился.

Зинченко открыл дверь, спрыгнул на землю.

— Ну как? Деньги гото…

Закончить предложение старшина не успел.

У Юсуфа исказилось лицо, и он бросился на прапорщика. Дуканщик прижал руки Зинченко к туловищу и пытался повалить его на землю. Неизвестно откуда с разных сторон на старшину навалились бородатые мужики.

— Ванька, гони! — Зинченко обреченно сопротивлялся изо всех сил. — Беги, Иван! Я — все!!!

Старшину повалили на землю. В клубах поднявшейся пыли, в мешанине тел ему пытались завернуть руки за спину. А Зеленова уже вырывали из кабины с другой стороны бородачи с автоматами в руках.

Грохнул оглушительный взрыв. Что-то с треском раскололось, посыпалось, зашуршало. Резкие крики и протяжный вой наполнили улицу.

Руки, цепко держащие Зеленова, на мгновение разжались. Солдат схватился за шнурок.

— Товарищ старшина! — жалобно всхлипнул Иван, зажмурил глаза и, боясь, что ему не успеть, резко дернул рукой.

Один за другим в кишлаке хлопнули два разрыва. Тугая волна выплеснула на дорогу стоны и вопли искалеченных людей.

Толик мотнул головой, разрывая кольцо дыма, швырнул окурок на дорогу и замолотил солдат кулаками.

— Прыгайте в кузов, быстро. Рвать надо когти, пока не поздно.

«Вот тебе и спокойный кишлак, — думал побелевший Толик, — мог бы и я влипнуть».

«КамАЗ» помчался к Чарикару.

«Полтинник» десантуры подняли по тревоге. В городке шум, беготня и грохот БМП, выползающих из парка.

Из кабинета заместителя командира дивизии выскочил здоровяк подполковник, командир полка, и помчался по коридору.

Беспроволочный солдатский телефон сработал моментально — каждый в полку знал, что где-то за баграмским перекрестком душки замесили «соляру».