Самоцветные горы

Это было давно,
Да запомнилось людям навек.
Жил в деревне лесной
Старый дед с бородою как снег.
Кособочился тын
Пустоватого дома вокруг:
Рано умерли сын
И невестка, но радовал внук.
Для него и трудил
Себя дед, на печи не лежал,
На охоту ходил
И хорошую лайку держал.
Внук любил наблюдать,
Как возились щенки во дворе:
Чисто рыжие – в мать
И в породу её матерей.
Но однажды, когда
По-весеннему капало с крыш,
Вот ещё ерунда! –
Родился чёрно-пегий малыш.
“Знать, породе конец! –
Молвил дед. – Утоплю поутру…”
Тут взмолился малец:
“Я себе его, дед, заберу!
Пусть побудет пока,
Пусть со всеми сосёт молоко…”
Но пронять старика
Оказалось не так-то легко.
Вот рассвет заалел…
Снились внуку охота и лес,
Дед ушанку надел
И в тяжёлые валенки влез.
Снился внуку привал
И пятнистая шёрстка дружка…
Дед за шиворот взял
И в котомку упрятал щенка.
“Ишь, собрался куда!
Это с пегим-то, слыхана речь!
Что щенок? Ерунда!
Наше дело – породу беречь.
Ну, поплачет чуток,
А назавтра забудет о чём…”
…И скулящий мешок
Канул в воду, покинув плечо…
“Вот и ладно…” Хотел
Возвращаться он в избу свою,
Тут внучок подоспел –
И с разбега – бултых в полынью!
“Что ты делаешь, дед!
Я же с ним на охоту хотел…”
Внук двенадцати лет
Удался не по возрасту смел.
Только ахнул старик…
Не успел даже прянуть вперёд,
А течение вмиг
Утянуло мальчонку под лёд.
Разбежались круги
В равнодушной холодной воде…
Вот такие торги
И такая цена ерунде.
Без хозяина двор,
Догнивает обрушенный кров…
…А в деревне с тех пор
Никогда не топили щенков.

3. Родня по отцу

Падение казалось ему бесконечным. Они словно зависли в полёте сквозь темноту и тишину таинственного Понора, в безмолвном средоточии небытия, вне времени и пространства. Волкодав даже подумал о том, что именно такова, наверное, смерть, – в то мгновение своей власти, пока ещё не открыла глаза высвобожденная душа… Только слишком уж долго тянулось это мгновение, да и вряд ли он смог бы в смерти что-то осознавать. А он осознавал, и притом даже больше, чем ему бы хотелось. Он всё ждал, чтобы они достигли границы, где, словно проглоченные, гасли все факелы и необъяснимо обрывались верёвки. Может, и их там, как те верёвки, размочалит, скрутит, порвёт?.. Однако границы всё не было. Хуже того, не было и ощущения падения в глубину. Даже воздух, казалось, не двигался мимо, не свистел в ушах, не бил снизу упругими струями ветра. Они не то падали, не то возносились. От этого было ещё страшней и мучительно хотелось неизвестно зачем прикрыть локтем лицо. Так помимо рассудка делает человек, на которого валится неловко подрубленная лесина. Венн обязательно поддался бы природному побуждению, но это значило бы расцепить руки, крепко обнимавшие Винитара и Шамаргана, и он, пересиливая себя, просто ждал. Может, чудо Понора было лишь сказкой, придуманной в утешение уходившим, а необыкновенный полёт – шуточкой из тех, на которые так гораздо меркнущее сознание? Что же ТАМ, наконец? Самые что ни есть вещественные и жестокие камни, или лёд, или вода?..

Оказалось – вода. Но ничего похожего на ту гладь, которую с плеском разбивает сброшенное в колодец ведро… или, к примеру, три человеческих тела. Эта вода, да будет позволено так сказать, – разразилась! Она возникла одновременно со всех сторон, сверху и снизу, и притом так неожиданно, словно падавшие тела не пробили поверхность, а материализовались непосредственно на глубине.