Самоцветные горы

– Никак господин Лечитель обнаружил у себя в кошеле ещё одну грамоту от вейгила?..

Шутка получилась довольно жестокая. В сторону Эвриха тотчас обратилось три десятка лиц, одинаковых от въевшейся пыли, и тридцать пар глаз, вспыхнувших полоумной надеждой. Тарким не заметил. Он оглянулся только тогда, когда натянувшаяся цепь ощутимо дёрнула повозку, и туда с руганью устремился Харгелл. Эврих понял – купец вовсе не имел в виду подразнить людей, которых вёл в прижизненную могилу под названием “Самоцветные горы”. Он просто пошутил, думать не думая, что невольники могут услышать его слова и испытать едва ли не самое страшное чувство: несбыточную надежду у последнего края. Это была даже не жестокость. Это была следующая ступень, за пределом обычной жестокости. Это было примерно то состояние души, с каким мясник режет горло десятой за день корове, зажатой особым ярмом. Корова для него – не живое существо, обладающее именем и способное ощущать ужас и боль. Она для него – просто будущая колбаса.

Купец был очень польщён вниманием известного всему Саккарему Лечителя, пожелавшего вернуться к каравану нарочно затем, чтобы послушать рассказы о его, Таркима, странствиях. Не видать успеха торговцу, которого Боги забыли наделить бойкостью языка! К тому же Тарким был человек очень неглупый и, поняв свою выгоду, сделался ещё вдвое разговорчивее обычного. Вот только – как пришлось выяснить Эвриху в первый же вечер возле костра – Таркимовы путешествия ограничивались гораздо более скромным перечнем стран, нежели его собственные. Восточный Халисун – Саккарем – Самоцветные горы. И вот так все двадцать с лишним лет. И к тому же, повествуя о том или ином городе, Тарким сразу сбивался на достоинства и недостатки невольников, которых там можно приобрести, или принимался сравнивать цены. Больше он почти ничего не смог поведать ни про Чираху, ни про Астутеран, ни про Шехдад. Даже не упомянул о том, что этот последний когда-то дал Саккарему прославленную шаддаат и одного из самых блистательных Учителей Веры. “Вот так, – думал Эв-рих, вспоминая рассказы Волкодава о просвещённом молодом купце, мечтавшем отойти от малопочтенной и небезопасной торговли людьми. – Вот так…”

Жизнь, спасибо ей, давно выучила его не особенно выставлять напоказ свои чувства, и он лишь вежливо осведомился:

– Скажи, благородный сын Ксоо… Ты объездил без малого весь свет, и я вижу, что Боги без скупости наделили тебя красноречием и умом. Я думал составить из твоих рассказов главу недавно начатого труда… – (“Да чтоб я сдох, не увидев оливковых рощ Феда, если вправду так сделаю!”) – …Но теперь мне явилось на ум, что ты сам мог бы написать обо всём, что тебе довелось увидеть и пережить. Более того, я знаю, что когда-то тебе было не чуждо такое желание. Мне даже известно, как ты собирался озаглавить будущую книгу: “Пылинки на моих сапогах”…

Эврих намеренно переврал название, но Тарким его не поправил.

– Э!.. – отмахнулся он чашкой с вином-“курё-хой”, дешёвым и крепким, взятым в путь для надсмотрщиков и для себя. – Каждый в юности думает, что станет если не первым советником шада, то хотя бы вейгилом… Но меня воистину изумляет твоя осведомлённость, достопочтенный Лечитель! Откуда бы?

Между ними на блюде горкой лежали лепёшки и большая лопасть копчёного мяса, от которой каждый отрезал себе сам. Эврих не был удручён излишней брезгливостью, но, по его мнению, блюдо не помешало бы как следует вымыть. А мясо – крепче коптить или лучше прятать от мух.

– Как говорят у нас дома, рано или поздно ты обнаруживаешь, что мир тесен, – пожал он плечами. – Однажды мне выпало беседовать с человеком, которому случилось встречаться с тобой… Я запамятовал его имя, но, если бы даже и вспомнил, оно вряд ли бы что-то сказало тебе, поскольку ваша встреча была недолгой, а лет с тех пор минуло уже с избытком. Скажи лучше, добродетельный сын Ксоо, не случится ли мне послушать твою чудесную каррикану? Тот человек утверждал, будто ты всюду возишь её с собой, дабы наслаждаться музыкой на досуге. Я не поверил ему…

– И правильно сделал, – засмеялся Ксоо Тар-ким. – Похоже, тот, с кем ты говорил, в самом деле знал меня много лет назад!.. – Отхлебнул из чашки и вздохнул: – Я уже и забыл, как её, мою красавицу, в руках-то держать… Доброе дело – музыка на досуге, но где его взять, досуг? Вот отойду однажды от дел… Тогда, может быть…

* * *