Самоцветные горы

Человек и птица уставились друг на друга. Гриф переступил с лапы на лапу и недовольно нахохлился. Хономер с содроганием подумал о том, что пернатому стервятнику скорее всего уже приходилось лакомиться человечиной. На Алайдоре ведь не было ни леса для погребальных костров, ни слоя рыхлой земли, чтобы устраивать какие следует могилы; если же завалить мёртвое тело камнями, это лишь заставит хищных зверей повозиться какое-то время, но остановить их не сможет. Поэтому кочевавшие здесь горцы поступали проще. Сразу предоставляли своих мёртвых грифам и иным падальщикам, полагая, что таким образом частицы плоти вернутся к природным стихиям всего быстрей и надёжней.

И вот гриф, смотревший сейчас на Хономера, спустился к нему, приняв его за мертвеца, только почему-то одетого и вообще не подготовленного должным образом к “погребению” в его, грифа, желудке.

В сердцах жрец хотел выхватить из-за спины самострел и если не убить, так отпугнуть зловещую тварь, от которой к тому же распространялся густой дух мертвечины… Движения не получилось. Тело, за время сна пронизанное токами холода, слушалось туго, медленно, неохотно. Его ещё можно было разбудить, но, похоже, это сулило неисчислимые муки. От поворота головы вновь захрустели волосы, успевшие примёрзнуть к вороту рубашки, а мышцы отозвались глухой, далёкой болью. Можно представить, какова окажется эта боль, если снова разогнать по жилам успокоившуюся было кровь. Как вытерпеть её? И зачем?

Ему надо отдохнуть. Ещё немножко отдохнуть, прежде чем опять куда-то идти. А самым разумным казалось совсем отказаться от движения и остаться сидеть, ведь здесь было так покойно и хорошо… Хономер едва не заплакал и в отчаянии подумал, что на самом-то деле жадный гриф не так уж сильно ошибся. То-то он не торопится улетать. Он просто подождёт ещё чуть-чуть и…

Избранный Ученик знал повадки стервятников. Зоркоглазые птицы кружат высоко над землёй, ища поживы внизу и в то же время бдительно присматривая за сородичами, парящими у горизонта. И потому, стоит одному трупоеду спуститься к обнаруженной добыче, как в самом скором времени к нему присоединяется целая стая. Вон те чёрные точки под облаками… уж не спешат ли они к трапезе, разведанной соплеменником?.. Хономер представил себя в окружении двух десятков таких вот грифов – громадных, голошеих, нестерпимо смердящих, – и омерзение пересилило всё, даже сонное безразличие полузамёрзшего тела. Да и кто сказал ему, будто голодные птицы, собравшись в достаточном числе, не вознамерятся отобедать ещё не умершим?.. Хономер слышал когда-то, будто когти и клювы грифов не могут одолеть свежей и тем более живой плоти, справляясь лишь с уже тронутой разложением, – но проверять это на себе у него никакого желания не было. Ужас и отвращение подстегнули-таки угасшую волю. Жрец оторвался от камня, на котором сидел, и постепенно распрямил ноги. Ему показалось, будто суставы и мышцы издали явственный скрип. Он попытался грозно закричать на грифа. Получился какой-то хриплый, задушенный клёкот. Тем не менее стервятник шарахнулся и отскочил, неуклюже взмахнув крыльями. Новая волна тяжёлого смрада обдала Хономера. Она явственно напомнила ему… что? Воспоминание мелькнуло и скрылось в точности как сон, который посетил его перед самым пробуждением: сновидение было, это он помнил наверняка, но вот какое именно? – хоть убей.

Ноги были двумя негнущимися деревяшками, которые он с величайшим трудом подставлял под себя, только чтобы не рухнуть вперёд. Он кое-как прохромал на этих колодах мимо грифа, разочарованно смотревшего ему вслед, и полез по осыпи вверх. “Жди, паскудная птица. Не дождёшься…”

Мелькали ещё какие-то мысли, но их без остатка поглощало усилие, требовавшееся, чтобы идти.

Про свои сапоги – верней, бывшие сапоги с оторванными подмётками – Хономер вспомнил, только когда его плоть почти полностью отогрелась и тупая боль, восходившая из ступней, наконец достучалась до сознания, став острой и невыносимой. Тогда он посмотрел вниз, а потом, ужаснувшись, назад. Его глазам предстал кровавый след, далеко протянувшийся за ним по камням. Жрец со стоном поник наземь и принялся осматривать свои ноги. Сказать, что они были изранены, значит стыдливо приуменьшить. От самых пальцев до пяток кожа просто отсутствовала, стёсанная острыми, как ножи, гранями битого щебня. Хономер прошептал очередное проклятие охотничьему азарту, бросившему его в погоню за диким быком, – мало того что в одной рубашке, так ещё и без самого необходимого. Да не о еде речь!.. Хономер мог с лёгкостью обходиться без пищи несколько дней. Он и теперь почти не хотел есть. Но как он умудрился забыть о возможности случайных увечий, подстерегающих самого опытного зверолова?.. Почему выехал за добычей без снадобья от ран, без единой чистой тряпицы для повязки?..

Теперь вот оставалось только резать одежду.