Самоцветные горы

Подогнав лодку к бревенчатому причалу, юный Атарох тут же кинулся звать людей. Люди появились не вдруг. Насколько успел сообразить Волкодав, отца паренька, старейшину Атавида, не напрасно именовали Последним. Он им и был. Вот уже двадцать лет здешним жителям не доводилось вылавливать из озера соплеменников. Поэтому над мальчишкой, который среди ночи обратил внимание на беспокойство собаки и бросился снаряжать лодку, лишь посмеялись. А он, удивительное дело, привёз-таки гостей. Да каких! Небывалых!..

Ещё бы, ведь раньше из Понора являлись лишь малые дети да глубокие старики. А тут – трое взрослых мужчин! Да из тех-то троих двое – ещё и не сегваны!..

В общем, было сразу понятно, что народ, высыпавший из домов на заполошный крик Атароха, если и уснёт в эту ночь, то очень не скоро.

Волкодав отчётливо видел, как снедает сегванов нетерпение обо всём доподлинно разузнать. Однако на Другом Берегу твёрдо держались обычая Островов, возбранявшего какие бы то ни было расспросы, покуда гость должным образом не накормлен и не обогрет.

Это был поистине очень славный обычай… Будь здесь Эврих, невольно подумалось Волкодаву, ведь наверняка сейчас принялся бы рассуждать, отчего это часть племени, очутившись в изгнании или в плену, принимается строго и ревностно, до исступления, блюсти обычаи старины, и такова эта строгость, что потом, при встрече с “главной” роднёй, та непритворно дивится, вживую видя уже ушедший древний уклад…

Отупевший от усталости разум, случается, порождает весьма непривычные мысли. Венн подумал ещё немного и, кажется, дошёл до ответа. Это для того, чтобы не одичать. Не позабыть, кто таковы. А то можно всего за одно поколение стать как те… людоеды с острова Людоеда…

Да. Будь рядом с ним Эврих, аррант, не иначе, хитро прищурил бы зелёный глаз и сказал ему: “Не только части племён, друг варвар, но и отдельные люди. Некоторые отдельные люди, которых я очень хорошо знаю…” Но Эвриха с ним не было, а Волкодав, глядя на хозяек, торопливо хлопотавших над поздним угощением для гостей, вдруг впервые за несколько лет необъяснимым образом почувствовал себя дома. Вот так-то. В Беловодье, среди друзей, в тепле собственноручно выстроенной избы, у него так и не появилось этого чувства. А тут, в глухом углу чужедальней страны Велимор, под кровом соотчичей Винитара… нате вам пожалуйста.

Угощение тоже оказалось очень сегванским. Почти никакого хлеба (не считать же за хлеб маленькие лепёшки из ячменной муки, вовсе не главенствовавшие на столе), но зато рыба во всех видах – копчёная, жареная, солёная, – и к ней любимая сегванами простокваша, а также пиво и мёд. Причём мёд не только хмельной, но и самый обычный, в маленьких мисочках, да притом с разными ягодами, чтобы макать в него хрустящую жареную рыбёшку. Трое мужчин пытались что-то жевать, почти не чувствуя вкуса и не столько отдавая должное телесному голоду, напрочь задавленному усталостью, сколько уважая святость трапезы, возводившей их, неведомых чужаков, в родство с хозяевами стола. Сегваны с вежливым любопытством поглядывали кто на Мыша, чинно выбиравшего косточки из куска копчёного сига, кто с терпеливым снисхождением – на Атароха. Мальчишка, едва ли не впервые допущенный говорить за общим столом, гордился непривычным вниманием взрослых и в сотый раз пересказывал, как псица Забава среди ночи стащила с него одеяло и лаем позвала к берегу и как он умудрился вовремя вспомнить, что предки Забавы поколениями сторожили Понор, а значит, и лает она не на дохлого тюленя в воде, а по гораздо более вескому поводу… Гости клевали носами с недоеденными кусками в руках. В конце концов их уложили спать всех троих под одним необъятным меховым одеялом. Двоих кровных врагов – и отравителя-лицедея. Волкодав подумал об этом и сразу заснул, словно уплыл куда-то по реке, тёкшей парным молоком. Так легко и бестревожно ему тоже давным-давно не спалось.