Самоцветные горы

Надо думать, народ Другого Берега в самом деле с радостью пошёл бы под его руку, если бы он того захотел. Но Винитар не захотел. И тогда соплеменники старейшины Атавида сделали для троих путешественников то, что горцы Заоблачного кряжа обещали, да не смогли исполнить для Волкодава. Разослали по ближней и дальней округе вести так, как это умеют только рыбаки и охотники. И быстрые лодки помчали гостей с островка на островок, от деревни к деревне. С рук на руки, от одного дружеского очага к следующему. Не так чинно и знаменито, как было бы на “косатке”, но с той сердечностью, которой не обеспечат ни деньги, ни знатное происхождение.

И, уж конечно, без помощи велиморских сегванов Винитару со спутниками нипочём не удалось бы разыскать старого-престарого дедушку, знавшего о Вратах, что выводили с Малых Островов… не на какую-нибудь промороженную скалу посреди холодного моря, а прямиком в южный Саккарем. То есть слова такого – Саккарем – сегванский дедушка слыхом не слыхивал, но о тёплом крае за Вратами ему в пору мальчишества рассказал его собственный дед, а откуда тому было ведомо – теперь уж не спросишь. Ибо, в отличие от общеизвестных велиморских Врат, здешние были не полноценными Вратами, а скорее червоточиной вроде Понора, выпускавшего в озёрную глубину и в обратном направлении недоступного. Старик утверждал, что проникший в “его” лаз оказывался по шею в вонючем, кишащем пиявками болоте где-то в плавнях большой реки, именуемой Сиронг. И, как через Понор, вернуться тем же путём было нельзя. Из-за этого неудобства червоточиной не пользовались и, разведав когда-то, постепенно забыли.

Волкодаву, три года просидевшему над лучшими картами мира, не требовалось расспрашивать сведущих людей, уточняя, в какой стране протекает река, именуемая Сиронг. Трое посоветовались, прикинули дорогу до ближайших торных Врат Велимора – и решили положиться на удачу и на верность дедушкиной памяти…

И вот они действительно сидели возле края трясины, в которой щетинились твёрдыми колючками листья знаменитого растения сарсан, водившегося только в саккаремских болотах, и ночной ветер доносил солёное дыхание близкого и тёплого моря. Волкодав невольно думал о больших парусных кораблях, скользящих в летних сумерках по ленивым волнам, и о том, как, наверное, приятно и покойно путешественнику стоять возле борта на таком корабле, глядя на берег, отступающий в вечернюю мглу. Как постепенно растворяются в этой мгле силуэты леса и гор и остаются лишь огоньки, висящие драгоценными россыпями между землёю и небом… Он видел большие парусники у причалов, но ни на один ни разу не поднимался. Он ходил по морю лишь на сегванской “косатке”, и эти плавания никакой радости ему не доставили. На самом-то деле он слышал от знающих людей, что маленькая “косатка” гораздо быстрей и несравнимо надёжней пузатого торгового корабля, но ничего с собой поделать не мог. Доведись ему снова отправиться в море, он бы выбрал большой корабль – саккаремский или аррантский. Вот только навряд ли подвернётся мне новый случай переправляться через солёную воду. Если Хозяйка Судеб будет и далее столь же благосклонно вести меня, помогая в задуманном, – это значит, что моря мне не видать уже никогда. Сожалеть ли?.. Веннские чащи, которых я тоже никогда более не увижу, достойны сожаления куда больше, чем море.

А кроме того, если слишком пристально думать обо всём, что покидаешь, – не удастся совершить ничего и даже сделать единственный шаг вперёд не получится…

– У тебя-то, надобно думать, родня всем на зависть, – сказал он Шамаргану. – Ты, наверное, непризнанный меньшой братец прежнего саккаремского шада, Менучера, прозванного Виршеплётом. Тем более что и песни, кажется, слагаешь…

Как водится, шутка была шуткой лишь наполовину. Волкодаву давно хотелось выведать, кто же такой Шамарган. Только он всё не мог придумать, с какой бы стороны затеять о том разговор.

К его некоторому удивлению, Шамарган неожиданно приосанился.