Самоубийство

Казалось бы, горячий кавказский человек, ему бы бить зеркала, ковры грызть и метать в своих генералов чугунные головы Маркса и Ленина. Но нет — сдерживался.

Адмирал Исаков ошибся в одном: Рычагов действительно пропал, но не потому, что был через неделю арестован. 8 апреля 1941 года Сталин снял Рычагова с должности и направил учиться в Академию Генерального штаба. Это горячему Рычагову должно было помочь. Арестован же Рычагов был 24 июня совсем по другому делу. Расстрелян без суда 28 октября 1941 года.

— 5 -

Важно знать, что люди говорят о себе. Для оценки личности это бесценный материал.

Сталин мог бы придумать себе любое звание и любую должность. Но его главная должность — секретарь.

Официально именовалась — Генеральный секретарь, но Сталин обходился одним сереньким словом, ставя себя на уровень других секретарей партии. А письма дочери подписывал и того лучше: секретаришка.

А вот Гитлер — о себе.

Гудериану: «Поверьте мне! Я являюсь самым крупным инженером-строителем укреплений всех времен» (Воспоминания солдата. с. 448).

А вот в теплом кругу адъютантов, машинисток, стенографисток 27 февраля 1942 года, сразу после разгрома германских войск под Москвой: «Я себя превосходно чувствую в обществе великих исторических героев, к которым сам принадлежу. На том Олимпе, на который я восхожу, восседают блистательные умы всех времен».

Вообще-то Олимп — обиталище богов. Вот куда бесноватого заносило.

10 марта 1942 года: «Моя мать была простой женщиной, но она подарила немецкому народу великого сына».

Ни дать ни взять — мадонна с младенцем.

И тут же «великий сын немецкого народа» о своих увлечениях: «Я никогда не читаю романов и почти никогда не читаю в газетах литературных разделов».

Великий сын германского народа — не читатель. Он — писатель.

11 марта 1942 года: «Убежден, что если бы я курил, то никогда бы не смог вынести все эти тяжкие заботы, которые уже долгое время гнетут меня. Может быть, это и спасло немецкий народ».

Вот разорвал бы Адольф папиросу «Герцеговина Флор», набил табаком трубку, закурил бы, и — все, не вынес бы тяжких забот, и германскому народу — конец. А так — спасение.

Обратим внимание на близость дат гитлеровских высказываний. Отрезок времени — меньше двух недель, за это время три официально зарегистрированных одним только Генри Ликером признания Гитлера в собственном величии.

Любой желающий может собрать куда более возвышенные и частые заявления Гитлера о своих выдающихся способностях. В мире множество людей, которые считают себя великими. Но рассказывать окружающим о своем величии — признак тяжелой умственной ущербности.

Сталина тоже называли гением. Но он не делал этого сам и не позволял никому, когда находился в узком кругу. Гений — для широких народных масс, но не в служебном кабинете.

А в окружении Гитлера тема о величии была постоянной в разговорах. Пикер фиксирует события в ночь с 19 на 20 апреля 1942 года: «Офицер Генерального штаба, представлявший в ставке фюрера военно-исторический отдел ОКВ, полковник Шерф, дарит всем книгу „Гений как он есть“ — сборник цитат о сущности гения, явный намек на Гитлера».

И снова не знаешь, чему удивляться. Зачем в ставке фюрера иметь представителя от военно-исторического отдела Главного командования Вермахта? Неужели ставке Верховного главнокомандующего во время жесточайшей из войн есть время заниматься написанием книг о гениях?

10 мая 1942 года: «За обедом шеф в ответ на реплику о том, что все же очень редко встречаются люди, призванные совершить когда-нибудь в своей жизни великие дела, заявил: из таких людей лишь в Моцарте еще в раннем детстве распознали великий талант. Но все равно их жизненный путь предначертан судьбой, и она когда-нибудь призовет их показать свою силу. Каким зажатым он чувствовал себя в Вене, хотя уже обладал в достаточной степени обширными знаниями в самых различных областях». Это стандартная завязка: дежурный лизоблюд за гитлеровским столом невзначай бросает реплику о том, что гении так редко встречаются… Это выстрел в десятку. Прямо в яблочко. И бесноватый заводится: первая фраза о Моцарте, в котором в детстве гения распознали, а вторая — о себе любимом, в котором не распознали. И в юности в Вене ему было так тяжело: он уже знаниями перегружен в самых невероятных областях, а в нем никак гения рассмотреть не могут. До чего же трудно ему было в ту пору!

Далее — весь вечер монолог о том, что тупому школьному учителю гения и не понять, и не увидеть. «Гения может распознать только гений…»

— 6 -