Самоубийство и душа

Хотя врач все еще находится во власти своей корневой метафоры, он утратил свою связь с ней, так что временами кажется, что Аполлон обладает им и влечет медицину в направлении вечно растущего желания света, порядка, смысла, умеренности и гармоничного, бесстрастного совершенства. Врач поклоняется этим принципам, и каждая новая больница представляется ему храмом секуляризованного Аполлона. Первосвященники проводят обходы в сопровождении своей белоснежной свиты, проходят мимо больных и страждущих просителей, раздавая указания на культовом языке. Все реже и реже покидает врач пределы «больничного храма» ради «помощи на дому» — посещения этого «иррационального», «нестерильного» мира страдающего больного. Все чаще и чаще два великих момента жизни — рождение и смерть — происходят в пределах этого святилища врача, которое, конечно же, было возведено не для рождения и не для смерти, а для болезни.

Аналитик, исследуя бессознательное, должен настороженно относиться к неуместному влиянию Аполлона. Мрак — отнюдь не высшая сфера деятельности Аполлона. Подобное Аполлонову, уравновешенное сознание в ужасе стремится отпрянуть от бессознательного, отождествляя его со смертью. Медицинский анализ, с его, Аполлоновой, предысторией, использует диалектику слишком интеллектуально, в большей степени как технику. Аналитик обнаружит, что сам пытается навести порядок, вселить обоснованность и непредубежденность в своего пациента. Он пытается уяснить проблемы, вынося бессознательное на свет. Он гордится своей способностью к объяснению механизмов и целей для достижения равновесия и гармонии. Больше всего он стремится к бесстрастной работе с высоты своего величественного всеведущего олимпийского трона.

Если Аполлон — воплощение непредубежденности и ясности мышления, то Дионис — это символ затруднительности и запутанности положения. В своей потребности в Аполлоне аналитик может оказаться в положении враждебности к Дионису как противоположности Аполлона. Если аналитик, столкнувшись с риском самоубийства, остается одной ногой внутри — в мире Диониса, а другой — снаружи, в царстве Аполлона, то он поступает мудро, придерживаясь обеих точек зрения, представленных каждым из богов.

История о Дионисе раскрывает эту другую точку зрения. Там, где Аполлон — умеренность, Дионис — преувеличение, лучшим примером которого служат его оргии. Он появляется в облике быка, льва, пантеры и змеи. О его женственности известно всем. Ему воздавали почести в танцах и почитали как покровителя драмы, служившей терапевтическим целям. Участники мистерий Диониса расчленяли и поедали бога и пили его как вино. Каждый из них вселял в себя божественный дух или входил в него через пьяные оргии, веселые танцы и страсти переживания драмы.

Когда аналитик работает со своими эмоциями — сферой, в которой он наиболее сопричастен мраку, и работает с духом, возникающим из инстинкта, он следует этой противоположности Аполлона. Такой подход вряд ли возможен в медицине, если только аналитик не решил использовать методы знахаря. Он разительно отличается от аполлонического подхода к бессознательному и также является односторонним. Но здесь, по крайней мере, сфера мрака уже не отождествляется с Великой Матерью и воспринимается с ужасом, как это и должно быть с точки зрения героя-Солнца. С помощью Диониса аналитик лучше подготовлен к вовлечению в драму пациента, к восприятию его сумасшествия и состояния, раздирающего его на части, к готовности своего подопечного проявлять свои женские черты, признать свою животную форму, поддаваться грубым порывам власти, непристойного смеха, сексуального увлечения и жаждать все больше и больше переживания подобных страстей. Дионис предлагает соучастие в страдании, и в таком случае признаком героя-целителя могла бы стать способность переживать в себе злоключения эмоций и через них находить отождествление с такими же силами в другом.

Противоположности — левая рука, правая рука; одна нога (вовлеченность Диониса) внутри, другая (отстраненность Аполлона) снаружи — поддерживают напряженность сознания в аналитике. Допустив слишком сильное отклонение в ту или иную сторону — непредвзятость или глубокое сопереживание во взаимоотношениях, аналитик бессознательно соскальзывает к своей архетипической роли. Роль Аполлона наиболее опасна для него, так как Аполлон стремится застать его врасплох с помощью медицинской традиции, сложившейся в западной культуре. В этом случае он становится героическим целителем, сражаясь, предотвращая и одновременно страшась всех тех запутанных переживаний, с которыми пациент пришел к нему для лечения.