Самоубийство и душа

Каждое сновидение перечисляет эти вечные проблемы на некоем вечном языке, перемешивая их со случайными мелочами обстоятельств. Аналитик обязан воздерживаться от снижения проблем каждого уровня на другой, более упрощенный, но посредством полемической беседы со сновидцем ему удается объединить эти уровни. Позиция аналитика — одна нога внутри, а другая снаружи — означает не только знание и понимание, непредубежденность и причастность, но сверх всего — понимание личностного уровня психического в свете знания объективного уровня. Такая позиция обеспечивает аналитику непредубежденность изнутри, некоего рода символическое мышление, совершенно отличающееся от положения, в котором одна нога, стоящая снаружи, опирается на медицинский пьедестал.

Глава 11. Надежда, развитие и аналитический процесс

"Там, где есть жизнь, есть и надежда" — такова максима врача. Надежда поднимает дух пациента, укрепляя в нем волю к жизни. Врач никогда не осмеливается отнять у него надежду. В этом заключается сущность его терапевтической установки.

Эта максима содержит нечто большее, чем секулярное, медицинское указание, утверждающее, что до тех пор, пока пациент жив, существует надежда на его излечение. Максима констатирует тождество жизни и надежды. Там, где есть жизнь, есть и надежда. А эта надежда — сама воля к жизни, желание будущего, или, как ее определяет словарь, "страстное ожидание". Как смогли бы мы продолжать жить без нее; что означает без надежды слово «завтра»? В основе максимы врача — идея о том, что основной побуждающей силой человека вполне могла бы быть надежда, так же как безнадежность — атмосфера самоубийства. Томас Элиот выразил это так:

Ступай, ступай, ступай, — сказала птица, — род человеческий Не может вынести слишком много реальности.

Но если надежда — фундаментальная эмоциональная сила жизни, то, возможно, она и, как намекает на это Элиот, противоположность самой себе — фундаментальный обман, поскольку именно ожидание и надежда уводят нас от настоящего момента.

Вероятно, стоит вспомнить мифы о происхождении надежды в мире. В Индии надежда связана с именем Майи, Великой Богини, искушающей нас круговоротом иллюзий. Подобно Майе, надежда завораживает неисчислимыми прихотями нашей судьбы. Нас опутывает паутина надежд, которые являются волей к жизни, переживаемой как проекции в ожидании будущего. Как фундаментальная эмоция, надежда Майи могла бы стать тем, что современная психология называет проецирующей функцией психического, которая никогда не позволит нам уйти, пока мы живы, соблазняя нас движением вперед. На Западе двойником Майи выступает Пандора. В мифах об их происхождении прослеживаются параллели. В греческой мифологии Зевс создал Пандору в виде статуи в натуральную величину, как красиво раскрашенную куклу (первый "сладкий обман"), наделенную добродетелями двадцати греческих божеств. В Индии Великая Богиня появилась на свет как создание, в котором объединился весь индуистский пантеон, чтобы спасти мир от отчаяния. По другой версии, она возникла в виде Утренней Зари; а затем, как Сати,[21] была создана Брахмой в присутствии двадцати божеств, чтобы соблазнить Шиву сойти вниз с высоты его аскетического отшельничества, для того чтобы могла продолжаться вечная драма жизни, беспрестанно воскресающая и умирающая. С этими персонажами греческой и индуистской мифологии ассоциировались все капризы и пороки человеческой страсти и вся творческая энергия человеческих стремлений (Шива и Брахма; Прометей, Гефест, Зевс).

Пандора первоначально представлялась в виде большого кувшина или сосуда. Как показывает Панофски, этот сосуд в более поздней традиции превратился в ящик. В Пандоре-сосуде взаперти было спрятано все мировое зло. Когда он был открыт (а это должно было произойти неизбежно, подобно тому как Ева, поддавшись искушению запретного плода, принесла Грех в этот мир), наружу ринулись все злые силы — все, за исключением Надежды. Истории о сотворении феноменального мира иллюзий, которые известны в Греции, Индии, в Ветхом Завете, очень похожи.

Сказание Гесиода[22] о Пандоре говорит нам о том, что надежда — одно из тех зол, которые находились в сосуде, и единственное оставшееся в нем. Оно лежит там, скрытое от взоров, в то время как прочее зло, фантазии, страсти и есть те самые проекции, которые мы встречаем во внешнем мире. С помощью интеграции проекций это зло можно было бы снова захватить в плен и поместить в сосуд. Но внутри сосуда пребывает надежда, тесно связанная с динамизмом самой жизни. Там, где есть надежда, существует и жизнь. Мы никогда не сможем встретиться с надеждой непосредственно, как не можем и завладеть жизнью, ибо надежда — это побуждение жить в завтрашнем дне, бездумное стремление вперед, в будущее. Ступай, ступай, ступай…