Самоубийство исключается. Смерть в аренду

– Если отбросить несущественные детали, полученные мною от хозяйки дома, сведения состоят в следующем: по профессии он клерк и трудится в одной из крупных фирм в Сити. Последнее, казалось, вызывало у нее даже некоторую гордость, но, насколько я понял, парень просто работал на подхвате у одного из многочисленных биржевых маклеров. Затем я узнал, что Дэвитт одинок, если не считать престарелой матери, проживающей в Глазго, куда он ежегодно ездит на Рождество, чтобы повидать ее. Очень тихий и застенчивый парень, у которого даже нет подруги. Зато он регулярно платит за комнату. (Это, разумеется, главное достоинство квартиросъемщика с точки зрения хозяйки дома. По крайней мере, когда она смотрела на меня, в ее взгляде проступало пожелание: «Живи так, как он, и столь же регулярно плати за комнату».) У жильца, однако же, имелась особенность, которая не столько раздражала хозяйку, сколько вызывала у нее сочувствие. По ее словам, мистер Дэвитт никуда не ходит по вечерам, сидит дома и все время что-то пишет. И в этом-то ключ к его пресловутой загадочности. Если судить по его затворнической жизни, он просто гениальный писатель. Правда, узнать у нее, что он пишет – эпические поэмы, пьесы или тексты, рекламирующие дешевое мыло, мне так и не удалось. Лично я тоже склоняюсь к наличию гениальности в его характере, поскольку о чем же можно писать, сидя в комнате с видом на Хаук-стрит, где нет абсолютно ничего мало-мальски вдохновляющего, и не высовывая на улицу даже носа, чтобы посмотреть, как выглядит реальный мир? Но это между прочим. Разумеется, литературный талант нашего героя пока не признан… еще не полностью признан. Поскольку месяц назад мистер Дэвитт достиг небольшого успеха. Он получил приз. Естественно, я первым делом перенесся мыслями к футбольному тотализатору, но потом отверг эту идею как банальную. Как выяснилось, это была премия, спонсированная литературным журналом. Довольно большие деньги, сообщила мне хозяйка дома. Фунтов десять или двадцать, полагаю. И что вы думаете, он с ними сделал? К тому времени я уже понял, что именно, и мог рассказать ей об этом сам. Тем не менее предпочел выслушать объяснения доброй женщины, поскольку в нашем случае важен первоисточник.

– Ты имеешь в виду, что он потратил эти деньги на поездку и проживание в отеле «Пендлбери»? – уточнила Анна.

– Никак не меньше. Представляется сущей ерундой, не так ли? Но, по его мнению, премию, которую он заработал своим литературным трудом, можно было потратить только так и не иначе. А именно: отправиться в какое-нибудь тихое место и писать там с утра до вечера. Тем более ему предоставили небольшой отпуск – неделю или около того. Ну так вот: он не нашел ничего лучше, чем распорядиться деньгами указанным выше образом. Трогательно, не так ли? Правда, мне представляется, что он бы здорово сэкономил, если бы так и остался на Хаук-стрит и всю неделю писал там. Впрочем, возможно, я не прав. Ведь рядом с Хаук-стрит проходит оживленное шоссе, а неподалеку находится большая железнодорожная станция, так что идея тишины и покоя, возможно, играла здесь не последнюю роль. Так что Дэвитт и находился в «Пендлбери» до последней минуты последнего дня своего отпуска и вернулся в свою комнатку таким же бледным и усталым, каким был, когда отправлялся отдыхать в сельскую местность. Так я, по крайней мере, думаю.

– Но почему он никогда не спускался в гостиничную столовую и ел только у себя в номере? – спросила Анна.

– По той же причине. Не хотел прерывать творческий процесс, полагаю. Или медитацию, этому процессу способствующую. Опять же миссис Хозяйка – я так и не узнал настоящее имя хозяйки дома – говорила, что буквально тащила его вниз по лестнице за шарф, который он повязывал вокруг горла, когда наступало время ужина. Ибо в противном случае он просто о нем забыл бы. Так что, полагаю, мистер Дэвитт был на седьмом небе от счастья в отеле «Пендлбери», где еду, пусть и плохую, можно заказать в номер, поскольку хозяйка дома по улице Хаук-стрит сорок два определенно с подносом к нему в комнату не заходила. Бедняга! Уверен, что он ничего не слышал о графомании, хотя у него, насколько я понимаю, эта болезнь находится в чрезвычайно запущенной стадии.

Закончив свое повествование, Стефан некоторое время молчал, затем добавил:

– Вот, собственно, и все, что я хотел рассказать о странном мистере Дэвитте. Как только я узнал, в чем дело, то отряхнул с ног пыль улицы Хаук-стрит со всей возможной поспешностью, сказав хозяйке, что поставлю ее в известность о своем намерении снять комнату в самое ближайшее время. Но ей долго придется ждать моего ответа – очень долго.

Все сидели молча минуту или две, а потом Мартин поинтересовался:

– Ты случайно не запомнил имя биржевого маклера, у которого он работал?

– Нет. Мне это показалось неважным.

– Просто спросил. На всякий случай. Вдруг имя этого маклера – Вэннинг?

– Ну… – Стефан замолчал и пожал плечами, давая тем самым понять, что думает о предположении Мартина.