Самоубийство по заказу

– Пришло на ум странное соображение. Горе-то ведь, оказывается, тоже может быть товаром. Причем, очень дорогим. Люди на нем состояния себе способны делать… Ну, я не говорю про то, что лежит на поверхности – заложники там и прочее, с ними связанное. Это – миллионы, понятно. Я вот о таком простом случае. Парня уродуют в армии, он жалуется. Но каким образом? Напрямую нельзя, свои же заклюют. Более высокое начальство спустит вниз с указанием разобраться, значит, поучить того же парня, почему не надо жаловаться. Самое высокое – соответственно, ниже… и так далее. Гляди, целая лесенка выстраивается – из сочувствующих! И на этой лесенке, – даже если она выстроена на общественных началах, – все равно целая финансовая организация располагается. А, кажется, чего проще? Солдат пожаловался, указал свой адрес, тут же я поехал в его часть, разобрался, и поставили в деле точку. Справедливость восстановлена, зло наказано. Но этого, как выясняется, у нас нельзя организовать. Нужна длинная лестница из лиц, заинтересованных, якобы, в установлении справедливости по каждому частному случаю. Причем, каждое такое лицо – на зарплате. От государства получают деньги или от частных организаций и лиц, – неважно. Вот где действительно исчезают миллионы! Миллиарды! Это я к тому, что, твоими стараниями, вот уже у нас и третье лицо появилось. А может быть и четвертое, и пятое… Что за идиотский мир?!

– Ну, я ж не виновата…

– А я тебя и не виню. Ты-то причем? Это я – вообще…

– Ты устал? – заботливо спросила Ирина.

– Честно говоря, даже и не знаю. Просто сегодня был у меня какой-то безумно длинный и утомительный день.

– Так ложись. А я сейчас уберу и приду.

– Хорошо… Только мне надо еще немного подумать…

И он улегся у себя в кабинете на диван – пока, ибо слово «приду» в устах Ирины означало, что сегодня Александр Борисович будет допущен в спальню. Это – серьезно…

Мысли его возвращались в пройденный день, насыщенный большим количеством событий. И по поводу одного из них Турецкий никак не мог принять окончательного для себя решения.

Это тот случай, когда, как говорится, и хочется, и колется. Другими словами, еще неделю, да что там, дня три всего назад, и не задумался бы над тем, что делать с этой девицей. Ну, в том смысле, что вежливый мужчина не может отказать женщине, когда у той все горит и плавится от желания. Но именно сегодня…

Получилось так, что он словно бы заключил с Иркой негласный договор: забыть и отбросить ко всем чертям прошлое и начать с чистого листа. И надо же, чтобы именно сейчас, как тот бесенок из банки, выскочил соблазн! И вот, с одной стороны – некая, устоявшаяся привычка не отступать при натиске чертовски соблазнительного противника, и полностью соответствовать моменту, а с другой – внутренние обязательства перед самим собой, которые никак не мог объяснить для себя даже великий философ Кант, говоря о моральном кодексе, – не нам чета. Выход был один, и раздвоения личности, о коем оставалось только мечтать, он не допускал. Придя к такому окончательному выводу, Александр Борисович поднял телефонную трубку.

Сева был дома, и он почему-то не удивился столь позднему звонку Турецкого.

– У тебя все в порядке? – без вопросительной интонации словно удостоверился он.

– Я по поводу нашего солдатика… Не поздно?

– Я внимательно слушаю.

– Как там девушки из Комитета договорились с тобой? Когда они денежки переведут на наш счет?

– А уже нужно?

– Я в том смысле, что после сегодняшнего разговора с Максом, да и Ирка тут мне подбросила кое-какую информацию – для размышления… Я вот и подумал, что мне бы сейчас не в Мытищах ошиваться, а заняться вплотную Читой. Пока руки наших друзей-конкурентов туда не дотянулись. А в Мытищи мог бы смотаться и Филя, например, если у него появится такая возможность. Там ведь уже военные работают, а Филя, с его умением становиться незаметным, утрет им носы. Как смотришь? По-моему, самое время.

– Саша, в любом случае, принятие окончательного решения – за тобой. Как скажешь, так и будем поступать. А на те же Мытищи можно, действительно, бросить Филю с Николаем, пока у них небольшой простой. Но с Читой ты твердо решил?

– В принципе, лучше сейчас.

– Ага… – Голованов помолчал и с ехидцей в голосе спросил: – Значит, бежишь?

Турецкий хмыкнул. Севин глаз-ватерпас просек его насквозь. Конечно, по правде говоря, эта срочная командировка может кое-кому напоминать и побег. Тому напомнить, кто тебя слишком хорошо знает, Турецкий. И кто действительно относится к тебе, как к другу. Побег именно во избежание опасного раздвоения.

– Ты угадал, старик.

– Тогда вопрос о финансах пусть тебя не беспокоит, у нас хватит на твою дорогу туда и на командировочные нужды. А когда деньги поступят на счет, сделаем перевод. С утра заскочи в контору, и можешь заказывать билет. Еще вопросы?

– Больше нет.

– Тогда у меня. А что, неужели Ирина Генриховна не обратила внимания на твой вздрюченный вид? И ничего не спросила?

– Ну, а как же! Обязательно… А ты что скажешь, что там тебе подсказывает твоя хваленая интуиция?

– Девка бесспорно хороша, но – опасна.

– Чем?