Самоубийство сверхдержавы

«Демократия опирается на представление о святости народа, на сакральность последнего; социализм – на представление о святости труда, на сакральность работы; национализм – на представление о святости отечества, на сакральность места. Эти понятия до сих пор возбуждают неподдельные религиозные эмоции, хотя данные чувства никак не связаны с трансцендентными религиозными ценностями и принципами. Это религиозные чувства в отрыве от религиозной веры»{235}.

Неоконсерватизм, который отчасти разделяет точку зрения троцкизма, одного из своих истоков, стал той новой идеологией, что соответствует ощущениям тех, кто ищет духовного прибежища, – благодаря его «вере в борьбу, утопическому представлению о нравственном обществе в конце истории… и, самое главное, романтической убежденности в способности идей и морали изменить мир»{236}. Обращение Джорджа У. Буша в неоконсерватизм имело свои последствия.

Консервативный исследователь Роберт Нисбет выделяет еще одну новую религию:

«Вполне возможно, что, когда история двадцатого века наконец будет написана, важнейшим общественным движением этого периода окажется движение в защиту окружающей среды… Энвайроментализм уже проделал долгий путь к тому, чтобы стать третьей волной искупительной борьбы в западной истории; первую волну представляло христианство, а вторую – современный социализм»{237}.

Обязуясь спасти нашу планету, Мать-Землю, Гею, миллионы людей верят, что тем самым совершают искупление и спасают свои души. Данная попытка восстановить утраченное ощущение сакрального на самом деле есть истинно «религиозное чувство в отрыве от религиозной веры».

Другие новые религии последнего времени тоже на слуху – нью-эйдж, викка, сантерия, сайентология. Оккультизм возрождается. В бесконечном поиске трансцендентного молодые люди поглощают книги и фильмы о привидениях, вампирах и существах с других планет. Другие ищут единения и цели в контактах с людьми аналогичной сексуальной ориентации. В восемнадцатом веке Сэмюел Джонсон назвал патриотизм последним прибежищем негодяя. Вдобавок это первое прибежище многих людей, лишившихся веры. Увы, оно тоже, в конечном итоге, докажет свою бесполезность, ибо, как писал Беллок, «самопоклонения недостаточно»{238}. Тем не менее, самость также сделалась божеством, главным сегодня, когда индивидуализм, гедонизм и материализм движут поступками западного человека.

В 2009 году на церемонии вручения премии «Оскар» комик-атеист Билл Мэер пошутил, что «наши глупые боги обходятся миру слишком дорого»{239}.

«Он абсолютно прав, – заметил колумнист Род Дреер, – наши глупые боги продолжают обходиться миру слишком дорого»{240}.

«Бог гедонизма и сексуального наслаждения… одарил нас миром распадающихся браков, расколотых семей, разрушения института традиционной семьи, смерти от СПИДа, эпидемии подростковой беременности, безотцовщины и социальной (даже уголовной) дисфункции, которая ее сопровождает, миром молодого поколения, лишенного сексуального здравомыслия.

Бог денег, который правит Уолл-стрит и Вашингтоном, обрек мир на нынешнюю и будущие катастрофы, способные терзать общество минимум на протяжении столетия»{241}.

«Правда, которую Мэер вряд ли признает, – заключает Дреер, – в том, что не Бог нас подвел, а мы Его подвели»{242}.

В пасхальном выпуске 1966 года журнал «Тайм» задался вопросом: «Умер ли Бог?» Однако поиски Бога продолжаются по сей день, и, когда традиционные конфессии больше не способны удовлетворить духовные искания, люди обращаются к новым культам. Девятьсот членов секты погибли в результате массового самоубийства в Джонстауне, Гайана, куда харизматичный пастор Джим Джонс перевез свою паству из Сан-Франциско. В 1990-х годах члены культа «Небесные врата» в Сан-Диего практиковали коллективное самоубийство, дабы обрести Бога в космическом пространстве. В 1993 году два десятка детей и десятки взрослых последователей секты «Ветвь Давидова», возглавляемой Дэвидом Корешем, погибли или были убиты, когда агенты ФБР закончили осаду нападением на поместье в Уэйко, штат Техас. Впрочем, основным конкурентом дряхлеющего христианства может считаться его старинный соперник.

В год Мюнхенского соглашения (1938), когда мысли всего мира были сосредоточены на грядущей мировой войне между фашизмом, большевизмом и демократией, Беллок бросил взгляд на «сонный юг» и с поразительной четкостью разглядел оживление былого соперничества. «Мне всегда казалось возможным и даже вероятным, что произойдет возрождение ислама, что наши сыновья или внуки наши окажутся свидетелями нового этапа той грандиозной схватки между христианской культурой и ее главным противником на протяжении свыше тысячи лет»{243}.

Но как умиротворенный исламский мир может угрожать западной цивилизации? Что такого есть у этого отсталого мира, чего недостает современной Европе?

Приверженность вере в Бога.