Самоубийство сверхдержавы

Ирландский поэт Уильям Батлер Йейтс полагал христианство магнетической силой, которая удерживает наш мир. Но к 1920 году он ощутил, что Запад более не внемлет Слову Божиему, и поведал о своем ощущении в сонете «Второе пришествие»:

«Все шире – круг за кругом – ходит сокол,
Не слыша, как его сокольник кличет;
Все рушится, основа расшаталась,
Мир захлестнули волны беззаконья…»{211}

Разве «сокольник» – не Бог? Разве «основа» – не христианство? Разве «беззаконие» не заполнило наш мир? Йейтс заканчивает свой сонет мрачным прогнозом: «И что за чудище, дождавшись часа, / Ползет, чтоб вновь родиться в Вифлееме?»

Разве это «чудище» – не новое варварство?

Христианство – родной язык Европы, утверждал Иоганн Вольфганг Гёте столетия назад. В последних строках книги «Европа и вера», опубликованной, как и сонет Йейтса, в 1920 году, Беллок писал: «Европа вернется к вере или погибнет. Вера и есть Европа. А Европа есть вера»{212}.

Два десятилетия спустя Беллок пришел к выводу, что Европа утратила веру и Запад начинает распадаться:

«Культура возникает из религии… Упадок религии заключает в себе упадок культуры, ею созданной; мы видим это наглядно на примере гибнущего христианства. Катастрофа началась с Реформации, а последним ее этапом станет отмирание древних доктрин – сама структура нашего общества растворяется»{213}.

Еще до своего ареста гестапо в 1943 году Дитрих Бонхеффер, лютеранский теолог и пастор, казненный во Флоссенбурге за девять дней до освобождения лагеря американцами, повторил вывод Беллока: «Единство Запада – не фикция, но историческая реальность, единственным основанием которой служит Христос»{214}.

История цивилизации

Христианские народы старой Европы нередко воевали между собой, но объединялись, когда опасность угрожала их вере. Карл Мартелл, «Молот франков», остановивший вторжение мусульман при Туре в 732 году, стал героем всего христианского мира. Когда в 1095 году папа Урбан II объявил Первый крестовый поход и призвал обезопасить христианских паломников, освободив Иерусалим и Святую Землю от турок-сельджуков, христианские рыцари со всей Европы откликнулись на призыв – и предприняли девять Крестовых походов, вплоть до падения Акры[47] в 1291 году. Это поражение крестоносцев оставило землю, по которой ходил Иисус, под властью ислама, пока британский генерал Эдмунд Алленби не вошел в Иерусалим 11 декабря 1917 года.

Когда Арагон и Кастилия объединились, чтобы изгнать мавров в 1492 году, вся Европа возрадовалась. Когда в 1529 году Сулейман осадил Вену, испанские и австрийские солдаты, при поддержке германских наемников, сумели воспрепятствовать продвижению ислама вверх по течению Дуная, в самое сердце христианской Европы.

При Лепанто в 1571 году галерный флот Священной лиги[48] – коалиции, куда входили Испания, которая правила Неаполем, Сицилией и Сардинией, Венецианская республика и Генуя, папский престол, герцогство Савойя и орден госпитальеров во главе с доном Хуаном Австрийским, незаконнорожденным сыном Карла V, – вышел из Мессины навстречу огромному флоту Османской империи и разгромил последний в одном из решающих сражений в истории. Рим удалось спасти от турецкого нашествия, и христианство постепенно вытеснило Османскую империю из Средиземноморья.

В сентябре 1683 года турки вновь осадили Вену, но немцы, австрийцы и поляки под командованием короля Яна Собеского отстояли город. Битва под Веной положила начало долгому отступлению ислама из Центральной Европы и с Балкан.

Когда началась схватка между христианством и секуляризмом? Солженицын считает, что в эпоху Возрождения, когда человек отринул представление о Господе как средоточии всего, и в эпоху Просвещения, которая видела в церкви заклятого врага и угнетателя человечества, а новые философы пришли его освободить.

«Человек не будет свободен до тех пор, пока последний король не будет повешен на кишках последнего священника», – вещал Дидро{215}. «Écrasez l’Infâme! – вторил ему Вольтер. – Раздавите гадину!», имея в виду католическую церковь{216}. Ни Вольтер, ни Дидро не дожили до дней, когда их желания сбылись. Но всего через десять лет после смерти Дидро Людовика XVI обезглавили на гильотине, а сентябрьские убийства[49] начались с расправы над священниками.

Солженицын, как и Достоевский, полагал, что всякая настоящая «революция» с 1789 года стремилась искоренить христианство, обеспечив себе тем самым залог победы:

«Все тот же Достоевский, судя по французской революции, кипевшей от ненависти к Церкви, вывел: «Революция непременно должна начинать с атеизма». Так и есть»{217}. Солженицын видел в ненависти к Богу динамо-машину, питающую энергией идеологию, которая схватила за горло его родную страну: