Самоубийство Земли

Сначала возникала Мальвинина. Роскошно-огромная, притягательно-голая шла она прямо на Безголового, обязательно в какой-то момент одна грудь выскальзывала из ее рук и соблазнительно покачивалась. Шла Мальвинина странно: выбрасывая вперед свои толстые, но такие прекрасные ноги, покачивая бедрами и улыбаясь Безголовому не дурацкой приклеенной, но своей собственной зовущей улыбкой.

«Почему она почти перестала ко мне приходить? — думал Безголовый, вздыхая. — Это же пытка: и постоянно быть с нею не могу, и отвыкнуть не получается».

Однако, тут в воспоминания — это уж обязательно — своей прыгающей походкой входил Воробьев. Властным жестом он отодвигал Мальвинину, та, покачивая бедрами, выходила из видений Безголового, но напоследок обязательно всем телом поворачивалась к нему, будто дразнила. И исчезала.

А Воробьев, разумеется, оставался.

2

Великий Командир никогда не вспоминал, откуда взялся в Великой Стране Воробьев, как появился. Даже, если специально руководил своей памятью, пытаясь направить ее куда надо, не мог вспомнить, когда впервые увидел того, кто стал в его государстве Последним Министром.

Однако первый свой разговор с Воробьевым Безголовый помнил очень хорошо. Как и все последующие диалоги с Воробьевым, вспоминался он как-то странно: Великий Командир видел своего Последнего Министра, слышал его слова, а себя самого не видел и не слышал, будто был он фигурой лишней и вовсе для беседы ненужной.

Воробьев говорил такие слова:

— Ты не знаешь меня, а я тебя знаю. Я наблюдаю за жизнью Великой Страны вот через это огромное окно, ведущее в неведомый вам мир. И я понял главную твою печалинку, Великий Командирчик: ты хотел бы, чтобы у тебя была настоящая страна — такая, как положено, — но каким образом добиться этого, ты не знаешь. Вы делаете кое-что симпатичненькое в этом направленьице: памятничек вот соорудили, приказики издаете, с казнями дело хорошо поставлено… А вот только нет у вас в жизни системочки, по которой можно истинную страну построить. Почему нет системочки-то? Ты не обижайся, Великий Командирчик, но вы мало видели, вам сравнивать не с чем. А я за свою судьбинку видел столько стран, сколько не видели все гражданчики Великой Страны вместе взятые. И вот мои слова, Великий Командирчик, я знаю, как сделать вашу страну настоящей…

(Каждый раз, вспоминая эти слова Воробьева, Безголового обуревала первозданная радость и ему хотелось кричать: «Знает! Знает самое главное!»).

…Конечно, это ты — Великий Командирчик, а не я — Великий Командирчик, — продолжали вспоминаться слова Воробьева, — стоит тебе издать приказик, изгоняющий меня из твоей страны, — я улечу. Есть немало державок, где пригодятся мои советики. Но если ты только пожелаешь — я научу тебя, как сделать твою страну не только Великой, но и настоящей, как сделать ее таким государством, которое станет примерчиком для всех. Хочешь?

Разумеется, Безголовый хотел. Сильно хотел. Так хотел, что даже не задумывался: а зачем это, собственно, ему надо — вроде и так неплохо живет.

3

Слух о появлении во Дворце странного существа быстро дошел до золотых, и поначалу они приняли Воробьева весьма настороженно, не без оснований считая его плюшевым. Ибо плюшевым считался всякий, кто не был золотым.

И когда Безголовый спросил его: «Я не знаю, что делать. Как успокоить их? Как объяснить им, кто ты?» — Воробьев ответил такими словами:

— Великий Командирчик, вот главный принципик нашего «Руководства по руководству руководством настоящим государством»: нет ничего сложнее, нежели убедить в чем-либо одного человека; и нет ничего проще, нежели убедить в чем угодно толпу. И потому, Великий Командирчик, я не пойду к твоему Главному Помощнику — он видит во мне противника, и разговорчик, а тем более диспутик с ним внесет только раздорики в нашу жизнь. Разреши мне, Великий Командирчик, выступить на всенародной дискуссии.

Конечно, Безголовый разрешил. Собственно, он разрешал все, о чем просил Воробьев. Но все равно выходило так, будто Воробьев все делал только с его разрешения.

На всенародной дискуссии Воробьев сперва с легкостью доказал, что не является плющевым; ибо никто и никогда не видел его среди плюшевых. А затем с той же легкостью убедил всех, что является солдатом, ибо — если смотреть в корень, в суть, а не обращать внимание на внешнее, — солдатского в нем куда больше, чем плюшевого.

На это золотые триады крикнули: «Ура!»

Правда, Безрукий хотел было испортить все дело, утверждая, что на всеобщих глазах происходит государственный переворот (надо сказать, что слов этих в Великой Стране все боялись панически), ибо у Великого Командира не может быть сразу двух Главных Помощников.

На это Воробьев сказал такие слова: