Самоучки

Музыканты отыграли программу и укладывали инструменты. Случайную тишину тут же замазали звуками из колонок, замаскированных в стенах. Несколько танцевавших прошли мимо нас, покачиваясь, на свои места. Девушка в вязаной кофточке оступилась и упала бы на пол, но Паша успел подхватить ее за талию и, не поднимаясь со стула, бережно поставил на ноги. Она осмотрела каждого из нас с неопределенной улыбкой. Вероятно, у нас был такой безнадежный вид, что она сказала Паше прямо в унылые глаза:

— Что, не живется?

Девушка оглянулась, взвизгнула и вскинула обнаженную руку — она была пьяна. Ксения встала из — за стола и направилась в уборную.

— Убей альпиниста, — сказала Алла, задумчиво глядя на свечку. Голова ее лежала на ладони, далеко отставленный локоть упирался в стол, и на лбу, между бровей, лежал мертвенный восковой блик.

Павел размял сигарету, покрутив ее между пальцев, и поднес к лицу плоский подсвечник. Пятна света коснулись его лица, щеки. Кончик сигареты залез в самую середину огонька и дотронулся до фитилька. Огонек — почти матовый — сразу увеличился, раздулся. Ровное пламя обтекало сигарету, словно вода, потом зашипело и чуть заискрилось. Все мы безмолвно наблюдали, как Павел прикуривает.

Зал почти опустел. “Храброго разбойника Рунцвайса” и его подельника было уже не видать. Кстати, их я никогда больше здесь не встречал. Может быть, их застрелили, а может, они разобрались, что вместо стриптиза угодили в филармонию. Мы продолжали тянуть лямку изнурительной скуки до самого закрытия, и чем больше пили, тем трезвее себя чувствовали. Когда сонные работники стали громоздить стулья на столы и под нашими ногами бесцеремонно загуляла какая — то не то швабра, не то щетка, откланялись и мы. Ощущение того, что алкоголь бессилен, давило наши души холодным, ледяным ужасом.

Сивое небо не торопясь крошило легкий влажный снежок, этот хлеб зимы, как будто оно, хмурое небо, было старушкой, а мы голубями.

— Не было денег — веселья было море разливанное, — сказал Паша растерянно. — Теперь девать их некуда — тоска, скукотища. Что же это такое, а? — Он посмотрел на другую сторону переулка, где в подворотне около мусорных баков шла веселая возня — две жизнерадостные девчушки валяли своего товарища в сугробе лежалого, нечистого снега.

— Скелетик ты мой, — сказал Павел, посмотрев на Ксению, и глаза его затеплились каким — то новым, незнакомым огоньком, в котором мерцали любовь и надежда. — Скелетик ты мой дорогой.

Должен сознаться, я счел “Новый год” обыкновенной болтовней и забыл о нем, тогда как эта затея неизвестно как переместилась в область самых серьезных начинаний, а завершилась глупо и, вероятно, даже не смешно.

Предчувствие праздника уже витало на улицах. Модные магазины увеличили цены вдвое, а потом объявили тридцатипроцентные скидки. На каждом шагу продавались талисманы — фигурки неких зверьков. Можно было найти любую породу, любой материал. Любимое животное человечества торжествовало свое время. Одно улыбалось, высунув розовые языки, или просто глядело весело, были и серьезные, основательные особи, в шляпах или бантах, в жилетках, под зонтиками, фарфоровые и тряпичные, и даже печальные, с грустно опущенными ушами, но все они знаменовали непременное счастье, при этом всем до одного.

Кто — то тащил связанные по рукам и ногам елки, повсюду встречались возбужденные раскрасневшиеся дети, сжимавшие в ручонках заветные коробочки с подарками. Все они были укутаны в шубки и пухлые курточки и, похожие на нахохлившихся воробьев, важно вышагивали рядом с родителями.

Алла поехала за город навестить бабушку, но к вечеру должна была вернуться к нам. В течение дня я тоже исполнял формальности и в десять приехал в контору. И подарки, и маскарадные костюмы были приготовлены заранее. Костюмы Ксения взяла из театрального гардероба, а подарки купил Чапа. Вот только Ксения как всегда куда — то запропастилась. Павел сидел на диване в красной дохе. Перед ним на столике среди груды апельсинов высилась массивная бутылка с узким горлом, на диванчике лежали предметы реквизита.

— Надевай, — приказал он и протянул мне шубку с блестками.

— Ты с ума сошел? Где Ксюша?

В трезвом виде я не решился бы выступить в этой сомнительной роли, но бутылочка игристого помогла отложить условности. Наконец позвонила Ксения и сослалась на родителей. Мы договорились, что начиная с трех часов ночи они с Аллой будут нас ждать в “Армадилло”.

В который раз весьма некстати Разуваев обнаруживал рыцарские черты. Каприз дамы сердца был для него непреложным законом, а мне отводилась скромная, но необходимая и непременная роль оруженосца. Кто знает, может быть, он боялся упреков в черствости души, а может, просто хотел иметь что рассказать в новогоднюю ночь приятным ему людям. Он испытывал жизнь на всех скоростях и в каждой находил свою прелесть.

Павел пристегнул к подбородку пушистую седую бороду и посмотрел на себя в зеркало. Я держал на руках шубку, на которую сверху он набросил русый парик с соломенного цвета косой и кокетливую шапочку — боярочку, отороченную белым кроликом.