Самозванец

— Благодарю и за Елизавету Петровну, и за себя.

— За себя за что же, разве вы тоже влюблены в нее?

— Нет, мой друг, за себя я благодарю вас как за представителя русского правосудия. Существуют дела, раскрытие которых возможно лишь в высококультурных странах. Дело Сиротинина принадлежит именно к таким делам.

— Я вас не совсем понимаю, — заметил Савин, удобно усаживаясь в кресло и закуривая предложенную ему Долинским дорогую сигару.

— Есть дела — я объясню это вам яснее — которые требуют для обнаружения истинного виновника участия представителей общества, а казенные обнаружители и пресекатели преступлений бессильны со всею своею властью или же, быть может, именно в силу этой всей власти.

— Это как в Англии, где каждый англичанин не прочь помочь правосудию и не считает это зазорным, а напротив, ставит это себе в государственную заслугу.

— Именно, именно… Английское правосудие, как и весь ее государственный строй, заслуживает восхищения и подражания… Таково, по крайней мере, мое мнение.

— В каком же положении дело этого, как его?..

— Сиротинина.

— Да, Сиротинина.

— В очень скверном… Я вчера виделся с судебным следователем. Он глубоко убежден в невиновности обвиняемого, но положительно не в состоянии что-либо для него сделать… Улики все налицо, а человек, который по мнению следователя виноват, очень осторожен и неразговорчив.

— Значит, есть и предполагаемый настоящий виновник?

— Есть, но лучше я вам все расскажу по порядку. Вам необходимо ознакомиться как с делом, так и со многими несомненно причастными к нему лицами обстоятельно и подробно…

— Я вас слушаю.

Сергей Павлович рассказал Николаю Герасимовичу с присущей его языку ясностью все обстоятельства, предшествовавшие и сопровождавшие обнаружение растраты в банкирской конторе «Алфимов и сын», передал соображения Елизаветы Петровны Дубянской, соображения, с которыми он согласился, да еще нашел их подтверждение в мнении судебного следователя, производящего дело.

— Главными пружинами, как кажется, являются здесь трое: граф Стоцкий, барон Гемпель и Кирхоф, очень может быть, что был и Неелов, но его здесь, как вам известно, нет…

— Почему вы указываете прямо на лица?

— А потому, что молодой Алфимов вращается в их кружке, который его, видимо, обчищает, и задушевный друг графа Стоцкого, личности чрезвычайно темной и подозрительной…

— Позвольте, позвольте, я знал одного графа Стоцкого в Варшаве, мы были с ним большими приятелями… Как зовут его?

— Сигизмунд Владиславович…

— Это он… Но тот был прекрасный человек, честный, прямой, добрый, один из редких представителей польской национальности.

— Ну, этот другой, он отличается именно всеми противоположными качествами его соименника.

— Но позвольте, этого не может быть… Сигизмунд Стоцкий был последний представитель в роде, других графов Стоцких нет.

— Значит он переменился.

— Каков он из себя?

Сергей Павлович описал наружность графа Сигизмунда Владиславовича.

— Странно, он совсем не похож на того…

— Уж не знаю…

— Странно, очень странно… — продолжал повторять Николай Герасимович. — Мне интересно будет с ним встретиться.

— А остальных вы знаете?

— Гемпеля да, мы друзья… Кирхофа же я встречал за границею и также знаю довольно близко.

— Значит, вы почти у пристани.

— Дай-то Бог… Но это дело интересует меня теперь вдвойне из-за личности графа Стоцкого. Не мог же человек измениться так нравственно и даже физически. Надо будет съездить к Гемпелю. Где он живет?

— Этого я не знаю… Да вам, по моему мнению, следует столкнуться с ними на нейтральной почве. Пусть они сами уже втянут вас в свою компанию.

— Вы правы. Но где же?

— Во втором часу дня вся их компания собирается завтракать в ресторане Кюба.

— Отлично, завтра же я буду там.

— Очень хорошо, завтра же как раз вторник, — легкий день для начала дела, — засмеялся Долинский.

— Чего вы смеетесь?.. Я верю в эти народные приметы о легких и тяжелых днях и сам не раз испытал последствия, начиная дело в понедельник.

— Ну?

— Верно, верно… Так с завтрашнего дня, с легкого, я примусь за работу.

— Дай Бог успеха.

— А теперь скажите мне, где живут Селезневы?

— Зачем?

— Я желал бы заехать повидать Елизавету Петровну.

— Она не живет более у них.

— Где же она живет?

— Она переехала к матери Дмитрия Павловича Сиротинина.

— Вы знаете адрес?

— Да.

Долинский сказал адрес, и Савин записал его в свою записную книжку.

— Я заеду к ней прямо от вас.

— Вы ее очень обрадуете.

— Не буду вас задерживать…

— Если понадоблюсь, я по утрам и после обеда до восьми дома.

— Буду являться с рапортом… — пошутил Николай Герасимович, прощаясь с Сергеем Павловичем, и уехал.

— На Гагаринскую улицу! — крикнул он кучеру уже взятого им месячного экипажа-коляски.

Подобно лучу яркого живительного солнца отразилось переселение к Анне Александровне Сиротининой Елизаветы Петровны: не только в обстановке уютненькой квартирки, но и в расположении самой ее хозяйки.