Самозванец. Кровавая месть

— Какая ж это чепуха, дяденька? — надула губки русалка. — Вы, мужики, просто ничего в нарядах не понимаете. О Велес всемогущий, так то монашек был? Ничего себе! Могла так еще напороться, оказывается. Однако я к нему присмотрелась: не такой и молодой оказался ваш монашек, просто обритый со всех сторон. Он тоже не по-нашему говорил, но ясно и четко выговаривал, так что я почти все поняла. Ругал меня, не без того, всякими словами. Это он посоветовал убираться, оставив мертвеца-забавушку как есть. Догадался, что я поблизости прячусь, и посоветовал старикам уходить от греха подальше, чтобы я не рассердилась. Вот.

— Сообразительный слишком, — громогласно подытожил леший. — Вот его и будем первого отлавливать. Впрочем, я сие уже предлагал. А потом мы черноризца на суд поставим — и того.

Позади его Медведь мягко спрыгнул на землю. Леший оглянулся: давешний молодой горожанин свисал с дубовой ветви, как огромный желудь, а повешен был на длинном тонком корне. Живой мертвец Серьга отходил от него, руки гадливо отряхивая. Поклонился русалке:

— Спасибо тебе, прекрасная девица, что отловила насильника и убийцу, губителя безжалостного моих детей и внуков. Но не спасибо тебе, что сама его порешила, а не отдала живым в мои руки. Дай Бог, и все остальные так же повиснут. Только, клянусь Велесом, не столь целы будут.

Тогда вздохнул Лесной хозяин, подняв на проселке целую тучу пыли, и пророкотал:

— Ладно. Почин есть. А мы с Медведем поспешим теперь к иноземцам. Догоним и заставим по кругу ходить. Чтобы утомились и перессорились. А вы к ночи подходите к Жилинскому болоту. Я из него супостатов до вашего прихода постараюсь не выпустить.

Тут поклонился ему Сопун:

— Велесом-богом прошу тебя, Лесной хозяин, позволь Михайле Придыбайле с нами вернуться в березовую рощу. Там оставим мы батю моего, Змея и племяшку твою, а сами

поспешим к моей охотничьей избушке. С таким мастером, как твой умница-медведь, я вдвое быстрее на всю нашу ватагу оружия наготовлю, а также ловушек и капканов.

— Быть по сему, колдун. Только побереги Михайлу Придыбайлу. Он мой сейчас лучший друг и помощник. Если бы не он, я бы не выдержал наедине со своим бабьем.

Обнялся на прощание Лесной хозяин с приятелем-медведем, словно на год расставались, и отправился в погоню за иноземцами. Пустился он в путь в том почти человеческом обличье, в котором с мстителями беседовал, но тут же начал бледнеть, и вот уже стали просвечивать сквозь него темные стволы дубов и оставшиеся на их ветвях узорчатые желтые листья. Теперь только шелест ветерка в еще не облетевшей листве указывал знающему человеку, что леший обходит владения свои.

А мстители побрели в противоположную сторону. Впереди — Сопун, боевой вид которого портило теперь разве что отсутствие штанов, за ним под ручку, друг от друга сияющих очей не отрывая и посему время от времени на корнях да на кочках спотыкаясь, следовали Зелёнка с Огненным Змеем, а за ними Михайло Придыбайло тащил на волокуше живого мертвеца Серегу. Медведь порыкивал от усердия и зорко осматривался: заодно и дозорную службу нес. Мертвец задремывал, по совету Лесного хозяина сберегая двигательные силы.

Радоваться бы дорогою Сопуну: ведь, что ни говори, а полку мстителей прибыло, даже сам Лесной хозяин взялся помогать. Он же предался невеселым размышлениям. Новую на время как бы семью обретя — или сплоченное общей местью товарищество, тем острее переживал он теперь потерю своей настоящей семьи. Да еще вспомнились ему слова бати. Жаловался тот, что супостаты убили «его детей и внуков». Почему батя сказал, что «детей»? Ведь младшая сестра Орина жива, выдана в дальнюю деревню Малушино, вторая сестра, Манка, старшая, померла еще в девках, брат Знойко уж очень давно на охоте погиб, а в колодце мокнет один брат Тренка. Можно было, конечно, прямо о том батю спросить, однако побоялся он почему-то.

А вот и место, где был срублен Серьгин хутор. Догорело тут уже, дотлело все, что могло гореть и тлеть. Только обугленный журавель высится над ужасным сердцу колодцем. Э… Да вот и чьи-то босые ноги из-за сруба торчат. Неужели и брат Тренка выбрался из колодца? Сопун наддал, ног под собою не чуя, однако вблизи подтвердилось то, что он почти сразу увидел, да только глазам верить не захотел: вовсе не Тренкины они, эти красно-черные от ожогов ноги, а сруб колодезный оббежав, увидел, что на него вытаращил глаза давешний печерский чернец, которого полагал он замученным.

— Господи, Твоя воля! — перекрестился чернец. — Как же ты жив оказался, мужик? Тебя же на моих глазах безбожные разбойники застрелили, а потом в колодец кинули!

— Очнулся, а потом удалось мне и выбраться, — пробормотал колдун и нахмурился, соображая, что же ему делать теперь со свалившимся на голову православным монахом.

— Кто ж помог тебе? Я здесь без помощи собрался уже помирать голодной смертью. — Тут наставил ухо чернец, но поскольку Сопун и не подумал ответить, то задал он следующий вопрос: — А где кунтуш и сабельку взял, хозяин? И шапочка-магерка на тебе хоть и дешевенькая, плохого сукна, да все не наша, иноземная.