Самозванец. Кровавая месть

— Не только добычу, но и оружейную снасть, которую мы с твоим приятелем Медведем припасли! — уточнил Сопун, довольный, что гроза, кажется, миновала. — Сейчас же и поделим, Дедушка.

— А вам чего там делить? — прикрикнул Серьга. — Я в доме старший был, я и разделю. Значит, так. Я беру себе косу и еду на Савраске, своей любимице, она меня бояться не будет.

Ты, сынок, живой. стало быть, и без седла на Воронке удержишься, а для меня сними седло с чужой кобылы, а ее к телеге поставь припряжной. Гривка из наших лошадей самая спокойная, пойдет коренною. Ты, Михайло Придыбайло, даром времени не теряй, а выпрягай Савраску, бери топор и давай телегу почини. Надежно почини, под свою версту, потому что ей тебя везти. Мой сын, Сопун, как только переседлает коней, тебе поможет. А если к нам вернутся Змей и русалка, выпряжем для них чужую пегую, они на ней вместе поедут.

— А я, я на какой поеду? — запищал Домашний дедушка, приплясывая возле лошадей.

— Тебя, дедушка ты наш милый, мы попросим, как лучшего среди нас знатока конского, править телегой. Просим, просим.

— Просим, просим! — подхватил тут Сопун, а Медведь положил топор перед собою, присел, как человек, на землю и тоже принялся порыкивать, умильно взглядывая на Домашнего дедушку.

— Ну уж если и Михайлушка наш просит. — смягчился старичок. И вновь противным голоском: — А оружие для меня жалеете? Я, быть может, желаю меч-самосек!

— Вот, Дедушка, займись этим новым мертвяком, — показал Сопун. — Ты его нам привез, все его теперь твое. Прав ли я, батя?

— Да прав ты, прав, сын, только болтаешь шибко много. Я и без того все никак не пойму, почему это день такой долгий, давно бы пора завечереть.

— То Лесной хозяин, смекаю, нам помогает. А ты, дедушка, бери с мертвеца саблю вместе с поясом, авось на нем и цацки для тебя любопытные найдешь. А мне уступи, Дедушка, его штаны. Они, слава богу, не загажены, а я боюсь яйца отморозить без штанов ночью.

— Бери, я не жаднюга какой-нибудь. А мертвое тело прикажете мне теперь в своей телеге возить?

Живой мертвец Серьга огляделся. Много звучало болтовни на горестном этом месте, да только болтуны не сидели сложа руки: все споро работали, готовясь к походу. Вздохнул с каким-то даже скрипом Серьга и предложил:

— А давайте повесим мертвеца рядом с первым супостатом, как проезжать будем. Дело недолгое, а у Дедушки, я вижу, и веревка подходящая есть.

Тут Домашний дедушка отбросил в сердцах иноземцеву саблю с поясом и подскочил над землей не меньше, чем на семь вершков:

— Да уж который раз я порываюсь вам рассказать! Ну прямо никакого уважения к старости и мудрости! Так вот, вышел я навстречу лошадкам, успокоил, остановил. Вижу: в телеге мертвец (на кой он мне?), а в соломе длинная веревка смотанная. Я один конец к задней грядке привязал, на другом петлю сделал, в зубы его — да и назад к иноземцам. Там один еще живой был на телеге, возчик, так он уцепился за сук и…

Глава 10. Спасительная мудрость казака Каши

— Откуда у тебя петля на шее, спрашиваю?

Федко вытаращил глаза, поднял руки к шее — и вдруг на месте его по-прежнему счастливого лица явилась желтая листва леса, а ниже, на вытоптанной траве проселка, быстро уменьшающиеся потертые подошвы сапог.

— В стороны! — закричал, срывая голос, пан Ганнибал. — Раздайтесь, пся крев!

Вонзил шпоры в бока Джигита, протиснулся сквозь бестолковую груду людей, лошадей, колес да оглобель, и только на том месте, где в последний раз перед поворотом мелькнули подошвы сапог Федка, решился выхватить палаш из ножен, притороченных слева у седла. Вот и Федко: летит, пыль поднимая, на длинной веревке влекомый, а впереди, в такой же пыли, мелькают круп лошади и задок телеги, которая и тащит, несомненно, за собою незадачливого самборского мещанина. Веревка натянулась удобно, справа от всадника, и пан Ганнибал, нагнувшись, без труда разрубил ее палашом.

Придержал Джигита, всматриваясь в исчезающую за очередным поворотом телегу, успокоил коня, как смог, развернул его и вернулся шагом к Федку. Тот стоял уже на ногах, покачиваясь. Повернул круглое багровое лицо к пану Ганнибалу, поклонился неловко:

— С меня бочонок лучшего вина, сиятельнейший пане ротмистр, лучшего, какое только найдется в Москве!

— Пожалуй, теперь я готов поверить, что ты, пане, до Москвы доедешь, — пробурчал пан Ганнибал. — Сними лучше с шеи веревку, а то смахиваешь на висельника.

— О черт! Коня моего увели…

— Ладно. Придумаем что-нибудь.

Однако думать пану Ганнибалу вместе с удачливым Федком, иезуитом и Маматом пришлось совсем о другом.

— Послушай, Федко, что ты сделал, когда на суке повис? — спросил пан Ганнибал.

Федко подъехал на смирной конячке Корыта, конюха пана Ганнибала, которая в начале похода, оседланная и навьюченная, бежала за повозкой с имуществом пана ротмистра. Корыто уступил ее с большой неохотою, только после того, как хозяин пригрозил ему железным кулаком. Оказавшись в седле, Федко сразу почувствовал себя увереннее. И ответил он сейчас после некоторой выдержки, с полным к себе, лихому вояке, уважением: