Самозванка

– He спишь, Вѣра? – тихо спросила мать.

– Нѣтъ, мама… Крѣпко спала, да сонъ какой-то страшный приснился, ну, и проснулась… А вы почему не спите, мама?

– Такъ, не спится что-то… Иди сюда, Вѣра, садись у меня на кровати… He Вѣра, впрочемъ, а Вася, мальчикъ Вася, сынокъ мой…

Дѣвушка подошла къ матери и сѣла у нея на кровати.

– Страшно, мама, боюсь я!… – тихо проговорила она.

– Сна?

– Нѣтъ, мама, не сна, а дѣйствительности… Сонъ что? сонъ приснится, да и пройдетъ, а вотъ дѣйствительность-то… Очень, мама, страшно и очень тяжело!… Если возможно… то освободи меня, мама, отъ всего этого.

– Ты съ ума сошла!… – почти прикрикнула Анна Игнатьевна и даже привстала. – И думать объ этомъ не смѣй!… Слышишь?… Все счастіе наше, вся жизнь наша въ этомъ, а ты говоришь: освободить тебя!…

– Да если силъ моихъ не хватаетъ, мама, продолжать эту комедію, этотъ обманъ?…

– Вздоръ!… – сурово перебила мать.

– Нѣтъ, мама, не вздоръ… He вздоръ обманывать старуху, бабушку, которая…

Голосъ дѣвушки дрогнулъ, словно кто-нибудь ее за горло схватилъ, на глазахъ сверкнули слезы.

– He вздоръ, мама, такъ жестоко обманывать… Бабушка ожила, счастье полное испытываетъ отъ того, что къ ней внучекъ пріѣхалъ, ласкается къ нему, любитъ его, а это… это не внучекъ, а обманщица, самозванка, которая ворвалась въ ея душу и хочетъ… хочетъ обманывать, ложью украсть у старухи и любовь, и деньги… Это не вздоръ, мама, и у меня… у меня не хватитъ на это силъ…

Анна Игнатьевна сѣла въ кровати и схватила дѣвушку за руку.

– He дури, Вѣра! – грозно сказала она, злыми глазами глядя на дочь. – Слышишь?… Ты знаешь меня – я шутить не люблю… Я тебя люблю, очень люблю, но если ты помѣшаешь мнѣ добиться цѣли, къ которой я шла многіе годы – пощады тебѣ не будетъ… Глупая ты, сантиментальная дѣвченка, пойми, какое счастье-то къ намъ придетъ!… Богаты будемъ, свободны, свѣтъ увидимъ, жизнь, насладимся всѣмъ…

– И купимъ это обманомъ, – горько усмѣхнулась дѣвушка.

– Невиннымъ обманомъ!… Какъ не понять-то этого? Старухѣ хочется внука, хочется на склонѣ лѣтъ любить кого-нибудь, ласкать, и вотъ къ ней приходитъ этотъ внукъ, любитъ она его, счастлива, довольна, такъ чего же ей еще?… Ты въ ея глазахъ внучекъ ея, мальчикъ Вася, стало быть, ей хорошо, и жалѣть ее нечего…

– А если обманъ откроется? Если она узнаетъ, что это не Вася?… Вѣдь это ужасъ, ужасъ что будетъ, мама… Ей перенести такой обманъ будетъ тяжелѣе смерти внука…

– Ахъ вздоръ!… Во первыхъ, никогда никто не узнаетъ подлога, это ужъ мое дѣло, и ты только должна во всемъ слушать меня, а во вторыхъ, еслибъ она и узнала, любовь къ тебѣ, которую ты вызовешь въ ней, не пропадетъ отъ этого… Она будетъ любить тебя, вотъ это лицо твое, глаза эти, волосы, тѣло это, душу, – такъ не все ли ей равно какъ зовутъ то, что она любитъ? Пусть это будетъ Вася или Вѣра – это все равно…

– Нѣтъ, мама, нѣтъ!… Она полюбитъ внука Васю, а не меня и какъ только этого внука Васи не будетъ – любовь пропадетъ.

– Ну, будетъ объ этомъ! – Повелительно остановила мать. – Дѣло рѣшенное, и ты должна дѣлать то, что я приказала тебѣ… Ложись спать, я тоже хочу заснуть… Ступай и помни, что мы должны поступать такъ, или мы погибли!… Помни и то, что я никогда не прощу неповиновенія, а тѣмъ болѣе – неблагодарности…

Анна Игнатьевна слегка оттолкнула дочь, повернулась къ стѣнѣ, закрылась одѣяломъ и показала видъ, что засыпаетъ, а дѣвушка медленно дошла до своей кровати, присѣла, сложила руки на колѣняхъ, свѣсила голову и въ такой позѣ просидѣла до самаго утра.

Ожила пустынная замоскворѣцкая улица, ожилъ затѣмъ и домъ…

Черезъ полчаса Вѣра сидѣла уже съ бабушкою за самоваромъ и разсказывала ей о своемъ житьѣ-бытьѣ, о томъ, какъ она, то-есть не она, а мальчикъ Вася, – училась, какъ хотѣла видѣть бабушку, какъ любила ее, не зная еще.

Вчерашнее наставленіе матери, должно быть, не пропало даромъ – дѣвушка говорила хорошо и превосходно играла свою роль, а въ ловкомъ, тоненькомъ, кудрявомъ мальчикѣ, къ которому такъ шелъ костюмъ и такъ ловко сидѣлъ на немъ, никто бы не заподозрилъ дѣвушки…

Такъ пошли дни за днями.

Ольга Осиповна привязывалась ко внучку все болѣе и болѣе, любила его съ той силою, которая можетъ явиться лишь у женщины, не любившей еще никого, не испытавшей еще чувства привязанности. Отъ матери-природы, вѣроятно, каждому человѣку отпущена извѣстная доля любви, и доля эта расходуется въ теченіи всей жизни человѣка съ большей или меньшей равномѣрностью; если же остается въ экономіи до конца дней, то отдается всецѣло тому послѣднему, котырый долженъ получить ее.

Въ жизни Ольги Осиповны этотъ „послѣдній“ – былъ внукъ Вася, и ему отдала она весь запасъ не израсходованной любви.