Самсара

Растолкав жизнь в едва тёплых худых телах, санитарка выгнала их наружу. Она наругалась на тех, кто был в достаточной силе понимания себя, потому что не застелили кровать — и те, наспех, машинально застелили, даже не отвлекаясь от собственных мыслей, затем повалили в коридор и там сели на пол. Нескольких пациентов нужно было поднять и одеть — их сердце едва справлялось с тем, чтобы просто биться, и оно никак не могло дать больше жизни, как ни старалось. Поэтому в этом его заменяли другие люди. После одевания их тоже выгоняли. В коридоре вся забота о пациентах кончалась до завтрака, и они были предоставлены своему недугу в полную власть — лишь бы не мешали другим. Акаша забился у тёплой батареи, ощущая себя в пламенном аду за все те мысли, что он думал по дороге от кровати. Он почти что плакал, но не решался и лишь мысленно вытирал воображаемые мокрые глаза. Гавриил же, поднявшись, сразу же несколькими точными движениями убрал кровать и вышел в коридор — там его пространство увеличивалось чуть ли не в десять раз, и время начинало бежать быстрее, как и мысли внутри.

Коридор, несмотря на движение нескольких больных, ощущался как мёртвый — только тревожный шёпот персонала оживлял эту тягучую атмосферу.

— Не дай себя поглотить… Будешь… Снова и снова исчезать. Исчезать! Но приходить! — будто заклинание, говорил про себя один из больных.

— Мы с Маринкой, помнишь, да?.. Что?.. Нет… Мы были тогда!.. Ты забыл? Это же три года назад было. Я тогда слесарем работал… Вспомнил? — говорил другой больной, сидя совершенно один в углу коридора.

— Отдел «К»… Отдел «К»… — повторял третий больной, сосредоточенно и потерянно прошагивая коридор.

Никто не обращал на это никакого внимания.

Внезапно, что-то пошло не так. То самое выученное ощущение вытянуло Акашу от батареи к противоположной стене. Стоная, он отбежал к кушетке и сел на пол рядом, страшно смотря на предыдущее место обитания. Из одного острова он попал на другой, где ему было ещё страшнее, но тут он, хотя бы, чувствовал, что мог бессмысленно и страшно существовать. Затем моргнул свет, потух. Где-то очень далеко воздух разрезал ритмичный стук: крохотные хлопки. Затем молчание. Люди прижались к стенам, кое-кто начал кричать, кто-то молиться, а кто-то просто смотрел в стену и не мог понять, что мешает его мыслям — они как будто ощущали лёгкое прикосновение жизни снова, и не понимали, что с этим делать, давно разучившись жить. Персонал суетился, что-то происходило. Акаша закрыл глаза.

Когда он их открыл, слева от него, впереди, немного виднелась дыра в неприступной кирпичной стене. Весь коридор затянул густой туман, который вытягивался дырой и простирался в тяжёлую бесконечность. Куда-то делись люди — кроме тех, что лежали под кусками стены, облегчённо лишённые последних крох жизни.

Акаша закричал, а затем больно ударил себя по голове за то, что навредил другим — он точно знал, что это из-за него они лежат, и больше не встанут. Ему казалось, что Бог его наказал и теперь он будет вечно жить, видя только мёртвых, а сам не сможет умереть, потому что уже не знает «как».

Ударившись несколько раз о кушетку, он решил найти нож, чтобы попытаться вскрыть вены — и в этот момент из тумана нерешительно показалась фигура. Гавриил смотрел испуганно, и как будто бы даже что-то воспринимал. Акаша обрадовался знакомой фигуре, и сразу же из его головы исчезла цель — теперь он просто застыл у кушетки и смотрел. Гавриил ломал руки, несколько раз сощурил глаза, пытаясь решить: что же ему делать перед настоящим миром. Затем он неуверенно подошёл к стене, упираясь рукой в торчащие белые кирпичи, и вышел наружу.

— Куда?.. — тихо застыл Акаша, но, увидев, что это не имело никакого смысла, собрался и пошёл следом в гущу серого тумана. Он боязно остановился у самой стены, приподнял руку, коснулся и почувствовал странное тепло. Обрадовавшись, протянул руку и шагнул дальше.

* * *

Ржавым одиноким покрывалом укутало небо. Неясные вереницы дымчатых образов бежали, словно их несло что-то небесное и гнетущее. Солнце печально тянуло свои лучи, пытаясь обогреть брошенную жестокость и невыносимую лёгкость бытия. Пытаясь укутаться и спрятаться от происходящего, светило каждый раз оказывалось нагим и печальным. Оно пыталось цепляться за то, что уже осталось давно позади.

Как солнце смотрело на него, так и Акаша смотрел на тёплое окошко, словно на свою оставленную надежду. Он обнимал лучи, пытаясь стать тем, чего ему самому не хватало — потому что никто больше не думал об этом. Все принимали эту теплоту как обычное, и часто назойливое. Как будто так было всегда — и будет бесконечно долго. И что от этого нельзя отделаться, как нельзя разучиться дышать или быть живым. Правда, насчёт последнего многие бы поспорили — Акаша видел таких людей. Только дышать они не разучились, как отчаянно ни пытались.

Где-то вдалеке хлопало и взрывалось. Где-то не здесь — может быть, этого и не было вовсе.

Акаша поднял руку в потрёпанном халате.