Самсара

Их вела слепая воля, неясная никому — даже ей самой. Пройдя несколько районов, они сделали крюк и вернулись. Акаша сел на лавку, посмотрел на свои жалкие ободранные грязные ноги. Ему стало стыдно за такую грязь, и он ударил их несколько раз ослабевшими руками, которые даже не мог сжать. Заурчало в животе — он ударил и туда, а затем грустно согнулся и заплакал. Его теперь будут стыдить: за слабость, за слёзы, за то, что мешает, за всё происходящее. И всё, что он мог — это урчать животом. Акаша плакал и о своих слабых руках: вот бы они были сильные и можно было ударить себя так, чтобы пробить живот — тогда он точно не будет урчать, и тогда закончится всё, что он видит вокруг. Но это, к скорби самого Акаши, сейчас было невозможно.

Рядом стоял Гавриил и кусал нервные напряжённые губы, откуда уже не выходила кровь. Он думал: «Чего же ты хочешь?». В голове неприятно зудело чувство невыполненного дела. Его тянуло сюда. Это находилось здесь. Последняя часть — последний кусочек. Он был так близко, но нигде не мог найти его. И это сводило с ума, горько насмехаясь.

Где-то раздавались хлопки и взрывы, часть горизонта покрыл белый густой туман, пытающийся захватить само небо, тянущий к нему свои тонкие многочисленные пальцы — это всё не волновало двух людей, сидящих у старого подъезда.

Развернувшись, Гавриил решил ещё раз пройти кругом: он что-то упустил, точно упустил — этого не может здесь не быть. И он найдёт, не подведёт. Акаша отвернулся от умиления раскрывающейся нежной сиренью, и поковылял своим слабым телом вслед.

Пройдя ещё раз несколько районов, из-за дома, вдруг, показался человек. Он уверенным шагом шёл в их сторону и нисколько не смущался этим. Гавриил пошёл к нему, одновременно запуская руку в карман.

Теперь точно всё. В руках у этого странного высокого и плотного мужчины был пакетик с небольшим круглым предметом. Акаша заинтересовался им, подошёл ближе.

Оставалась сотня метров. Мужчина заметил двух человек, что шли ему навстречу — и совершенно не показывал никакого внимания. Он продолжал идти, как шёл ему навстречу Гавриил — тоже высокий и гордый собой. Пятьдесят метров… тридцать… двадцать. Они были всего на расстоянии нескольких шагов. Вдруг, Гавриил дёрнул рукой, доставая складной нож из кармана, раскрыл его, и бросился на проходящего рядом человека. Акаша, насколько мог, побежал к ним, пытаясь понять: не случилось ли с его другом чего плохого — почему он стоит над человеком. Возможно, и другому была нужна помощь.

— Вот и всё… — выдыхая, проговорил Гавриил.

— Что с ним? Плохо?.. — спросил Акаша.

Испуская последний вздох, человек подумал:

«Меня убили за лепёшку… я… и меня…», — и тяжело закрыл глаза, растворяясь в конечном несуществовании.

— С ним всё. Получил своё. На, вот, и ты получи, — Гавриил разжал мёртвые длинные пальцы и подал розовый целлофановый пакетик с сырной лепёшкой внутри.

— Спасибо!.. — на грязном лице Акаши из уголков глаз протянулись две небольшие канавки. Он ел и плакал, с щемящей признательностью перед своим другом, который отдал ему последнее, благословляя.

Шатаясь ослабленным телом, Гавриил понял, что последнее дело он сейчас не завершит. Да и спешить бело некуда. Он медленно пошёл к одному из подъездов, чтобы там бросить тело и временно закончить существование. За эти дни он так устал, что мог проспать несколько часов подряд — иногда даже не продолжать жить в собственном сне таким же грустным образом. Гавриил прошёл в раскрытый своими мёртвыми объятиями тихий подъезд, провёл глазами по покрашенным стенам, и лёг у входа в подвал. Рядом лёг Акаша. Они свернулись, как брошенные смыслом собаки, чтобы стало теплее и чуть живее — и уснули.

Акаша всю ночь пролежал — или ему так казалось — боясь пошевелиться. Казалось, будто стены слушают его, смотрят и смеются. Да, сначала он не помог одному, потом на его глазах умер другой. Совсем бессильный — есть над чем посмеяться. Даже ударить себя не может — не заслуживает наказания. Такой никчёмный. Но, с другой стороны, разве никчёмный? Разве не даёт ему жизнь благо? Не даёт ему спину друга? Не даёт ему солнечных лучей? Тогда почему они так громко и нагло смеются? Скрипучий смех, вой от ужаса — и снова смех. Чем он заслужил такое отношение?

Закрываясь руками, он старался отмахиваться от насекомых внутри головы. Но они зноем жужжали то одной мыслью, то другой, то третьей, то десятой, то сотой — мучили, не давали покоя.

С первым просветлением неба, проснулся Гавриил. Он безучастно отшатнулся от Акаши и встал. Предательски дрожали ослабевшие колени. Времени оставалось немного. Он молча выдохнул и вышел из подъезда. Тревожно осмотревшись, встал и Акаша. Страх одиночества гнал его неведомой тёмной силой вон отсюда, выметал из подъезда в холодное неприятельское утро. Увидев друга, Акаша расплылся в собственных лучах удовлетворения жизнью, и успокоился.

На асфальте проявилась надпись "Прыгни! И попадёшь в рай!". Акаша прыгнул, подождал несколько секунд, затем ещё несколько раз.

— Что ты делаешь? — спросил Гавриил.

— Попадаю в рай… — огорчённый отказом, ответил Акаша.