Самшитовый лес

Буассон. Потом доходили о нем самые противоречивые слухи. То говорили, что он победил на турнире поэтов и великий поэт герцог Карл Орлеанский сам увенчал его лавровым венком. То говорили, что видели его поющим в трактирах за кусок хлеба.

Жена. Это невозможно! Одно исключает другое.

Буассон. Это так. Впрочем, кто его знает. Мне его жаль. Он человек одаренный. Его стихи таковы, что от них сжимается сердце… К сожалению, я не могу тебе их прочесть. Они полны грубостей и неприличий.

Жена. Как могут быть хорошие стихи грубы и неприличны?

Буассон. Ты не понимаешь, дорогая: он просто человек крайностей. Он увлекается мыслью или чувством и теряет самообладанье. А самое главное в жизни – это чувство меры, самообладанье. Но у него есть прелестные вещи. Ах, сколько раз я плакал над его стихами.

Жена. Мне кажется, ты преувеличиваешь его достоинство. Ты скромен, это в тебе привлекает. Но нужно же знать себе цену.

Буассон. Дорогая, мне пришлось пройти путь тяжелых лишений и страданий, и жизнь научила меня скромности.

Жена. Бедный ты мой!

Буассон. Да, я работал, не разгибаясь. Я гнул спину в канцелярии суда, а он предпочитал отмахиваться от всего. И вот теперь, достигнув положения и оглядываясь назад, я вижу, что прав был я, а не Франсуа.

Жена. Милый.

Буассон. Он хотел легких успехов, он не хотел трудиться. Я помню, когда я его предостерегал от знакомства со щеголями, он мне сказал, что не хочет давить, прости меня, клопов в городской ратуше. И вот теперь кто он и кто я? Он пропал без следа и известности, а я скоро стану председателем парижского суда. У меня прелестная жена, я полон сил и собираюсь еще много лет послужить моему королю и тебе.

Жена. Милый…

Буассон. Постой… Тсс…

Жена. Что с тобой?

Буассон. Молчи…

На стену на фоне неба взбираются два человека. Один силуэт среднего роста. Другой повыше и тощий. Они разваливаются, задирая ноги. Это Франсуа и Жак.

Знакомые голоса…

Франсуа. Ф-фух…

Жак. Посмотрите на этого долговязого.

Франсуа. Да, я долговязый. Я молодец. Хочешь, я воспою себя? «Он пришел долговязый и сел на стену Парижа. Он задирает длинные ноги и смотрит на них при свете луны. Он вытягивает сжатые руки, и пальцы его хрустят. (Зевает.) Он смотрит на мир и зевает…»

Жак. Молчи, дьявол.

Франсуа. Вот Париж… Я снова пришел к тебе, Париж. Большие черные птицы летят под луной в синем небе. Я пришел, и голова моя в снегу. Колпак мой драный, перо сломано и плечи покрыты пылью. Здравствуй, Париж.

Буассон, сняв шляпу, делает шаг к стене с фигурами и кланяется.

Жак. Ты так ждал встречи с городом. Откройся ему. Объяви свое имя. Видишь, тебя приветствуют толпы? Ну чего ты ждешь? Откройся.

Франсуа. Я жду, когда передохнут мои комментаторы со шляпами в руках. Ну, прыгай.

Исчезают.

Жена (шепотом). Кто это был?.. Почему ты кланялся? Я боюсь…

Буассон. Мне самому не по себе… Это был Франсуа Вийон…

Явление 3

Перед занавесом монах и Сен-Поль, папский нунций.

Нунций. Все ли готово?

Монах. Вот еще образ святой Варвары взять. Господи, хоть бы все прошло удачно!

Нунций. Что за малодушие, сын мой?

Монах. Такие времена, ваша милость. Народ стал буйный. Святых не чтит. Пришлет ли король солдат?

Нунций. Обещал прислать.

Монах. Да, стадо запаршивело.

Нунций. Каков пастырь, таковы и овцы. Неслыханное дело: король теснит великие фамилии голытьбе на радость!

Монах. Голытьба поднимает голову. Только бы этот бродяга не явился.

Нунций. Не надейся, сын мой. Сатана пирует в Париже, и слуги его ликуют.

Монах. Заметьте, ваша милость. Чуть малейшее броженье – тотчас появляется этот проходимец.

Нунций. Черви разводятся на гнилом мясе.

Монах. Как только Вийон появился в Париже, все подонки подняли голову.

Нунций. Подонки подонками и остаются. Их можно купить, можно выслать. Но волнуются суконщики и оружейники. Это похуже. А подмастерья ходят за ним стадом, распевая безбожные песни. Студенты ночи напролет поют его куплеты, и весь Париж становится сумасшедшим домом… Ну, благослови тебя Бог… Иди.

Уходят. Занавес открывается. Площадь перед собором. Народ. Стражники.

Появляется монах. Шум стихает.

Монах. Достолюбезные братья и сестры во Христе! Святая римская церковь, общая наша мать, обратила лицо свое к Франции и узрела ее бедствия. Страданья ее народа неописуемы. Бедствия, постигшие эту землю, вот уже сто лет наполняют ужасом сердца христиан. Доколе будете терпеть? Вопрошаю вас! Доколе жизнь ваша будет столь голодна и морозна? Разве не умирают дети ваши, разве не бьет засуха поля ваши?

Голос. Правда, святой отец!

Монах. Слезы льются у святой церкви! Плачет она и ликует. Плачет от страданий своих детей. Ликует же, ибо знает о том счастье, что ждет в садах Богородицы души страждущих, тех, кто земную юдоль проходит по пути стенанья! Грех бродит по миру… (Останавливается.)

Появляются поющие песню Франсуа и Жак.

Голос. Э, Франсуа… Пришел покаяться?

Голоса. Тсс!.. Тише!..

Франсуа. Продолжайте, месье! Я вам помешал! Вы остановились на словах: «Грех бродит по миру».

Хихиканье.