Все видели ворон на снегу. Но только у одного родилась из этого "Боярыня Морозова". Надо ли поэтому заставлять художников глядеть на ворон? Чтобы получилась "Боярыня"? Нет. Так как, во-первых, незачем делать вторую "Боярыню", а во-вторых, даже у самого Сурикова "Боярыня" родилась при взгляде на ворону только в тот единственный блистательный миг, а в другой раз он прошел бы мимо, как всю жизнь ходил.
У человека в мозгу, видимо, теснятся образы. У кого теснятся, у кого нет. Если нет - значит, он их заболтал. У ребенка, практически у каждого, теснятся. Не успел еще заболтать. Талант - это способность не спугнуть образы (если приходят или вызваны чем-то) и начать с ними работу. А потом и пустить в дело.
Фотоотпечаток на пленке - это еще не образ. Это память. Материал для образа. "На сейчас" или "про запас". Образ - это не отпечаток, а переработка бесчисленных отпечатков и сигналов, и потому образ - это всегда открытие. И от нас зависит не отшвырнуть образ, а догадаться, в чем его открытие. Талант в том и состоит.
Образы есть и у собаки. Но в дело пускает их только человек. Это невидимый труд, который потом становится видимым. Мудрец, когда описывал разницу между пчелой и архитектором, сказал, что позади труда обычного лежит "идеальное". Об этом почему-то предпочитают не помнить. Труд действительно создал человека, но труд не по обработке камня, а сперва по обработке его образа. То есть физическому труду умственный труд предшествует. Потому что умственному труду предшествует сам материал труда - образ. Как физическому труду предшествует сам материал труда, подлежащий обработке, - камень, к примеру.
Человек зашевелил мозгами не тогда, когда применил камень - его применяли и животные, - а когда увидел образ камня в мозгу, на внутреннем экране, и понял, что может им манипулировать, в воображении. Мозг живой и продолжает работать, когда ты спишь. А образ - это самодеятельность мозга. Мы еще и сейчас боимся снов и стараемся понять, какое отношение они имеют к дневной жизни.
Воля - это торможение своих желаний или чужих. И человеческая речь возникла из повелительного наклонения. Спросите у лингвистов - глаголы в повелительной форме древнее всех слов. То есть речь мешает мозгу заниматься самодеятельностью.
Ребенку не мешает почти.
Поэтому воля может только набрать материал, а образ приходит, когда воля спит…
Хотя человек может бодрствовать. Все люди видели ворон на снегу…
Гете говорил: "Наше дело набрать хворосту. Приходит случай и зажигает костер".
Суриковская ворона - это случай.
Вот к каким выводам пришел Сапожников.
- Ты чудак, - тихо и даже ласково убеждал Барбарисов. - Неужели ты до сих пор не понял, что дело не в том, прав ты или не прав, а в том, выгодна ли твоя правота или нет. Ты замахнулся на устоявшуюся шкалу оценок. Потому что если ты прав, то образование не нужно!
- Ты обалдел? Как это не нужно? - спросил Сапожников. - Информация не нужна?
- Придет талантливый вахлак и решит задачу, которая не по силам доктору наук.
Кто тебе это простит? Вот возьми Мухину… Муж у нее из хорошей семьи, но не любит ее, и никогда не любил, но она кое-что знает!
- Ни черта она не знает! - сказал Якушев.
- Неважно, считается, что знает, она думает, что она знает. Диплом есть диплом, звание есть знание.
- Она пышет злобой, но показать ее боится, - сказал Якушев.
- Да, она боится, - сказал Сапожников.
- Кто тебя боится, дворняжка ты… - сказала Мухина.
- И потому, Сапожников, у нее один выход - уничтожить тебя высокомерием…
- Тримальхион ваша Мухина, - сказал Якушев. - Вот кто ваша Мухина.
Мухина ушла. Хлопнула входная дверь.
- Совсем девушку обидел…
- Пошла отравлять колодцы, - сказал Якушев.
- Ты бы поостерегся, - предупредил Сапожников. - Пушкина убил не Дантес. Дантес-пешка.
Пушкина убили бабы. Полетика, жена и прочие графини Хрюмины.
- Для этого ей надо признать меня гением, - сказал Якушев. - А это для Мухиной страшней войны.
- Кстати, кто такой Тримальхион? - спросил доктор Шура.
- Был такой один. В Риме… Лакей - вольноотнущенник, - сказал Якушев. - Спекулянт… Пиры задавал, чтобы его хвалили, - сволочь бездарная.
- Вернемся к третьей сигнальной, - сказал Глеб. - Вон сейчас сколько болтают об инопланетной сверхцивилизации… Предлагай нетривиальное решение, ну? Только сразу… Тогда поверю в твою третью сигнальную.
- Если сверх, - сказал Сапожников, - значит, могли до машины времени додуматься.
- Ну и что? - спросил Барбарисов.
- Тогда эти сверх могут быть нашими потомками… которые к нам наведываются иногда.
- Что? - сказал Глеб. - Забавно… Впрочем, чушь.
- Чушь! Чушь! Чушь! - сказал доктор Шура.
- Да дайте ему сказать! - крикнул Якушев. - Что за дела? Ни у него, ни у вас никаких фактов нет, но его предположение логичней.
- Логичней?!
- Он исходит из будущих возможностей, а вы из сегодняшних!
И опять стал молчать и сопеть над набросками.
- Значит, ты считаешь, что сверхцивилизация не будет к нам враждебна? - спросил Барбарисов.
- Наверно, не будет, - сказал Сапожников. - Если они нас угробят - их самих не будет. Ведь они наши потомки, а не мы их.