Самскара

— Четыре дня был в горячке. И волдырь какой-то вспух, — ответил Дасачария.

— Шива, Шива, — заохал Манджайя, прикрывая глаза и обмахиваясь веером.

Он поддерживал постоянные связи с городом… Вдруг он вспомнил разговор о городе и короткое название страшной болезни, которое было произнесено, такой страшной болезни, что Манджайя даже про себя не смел повторить это слово.

— Шива, Шива! — бормотал он. Очень скоро сомнительных кровей брахмины Париджатапуры столпились перед домом.

— Вам известно, — обратился к ним Гаруда, как самый обходительный, — что люди нашей аграхары поссорились с Наранаппой, мы даже воду и рис не делили с ним А с вами он дружил, что тут говорить. Теперь он умер, и нужно совершить похоронный обряд. Нужно. Что тут говорить?

Париджатапурцы опечалились, узнав о смерти друга, но обрадовались возможности принять участие в похоронах высокорожденного брахмина. К тому же Наранаппа не брезговал есть вместе с ними и вообще кастовую гордыню никогда не проявлял.

Первым заговорил Санкарайя, париджатапурский жрец:

— Истинно считают брахмины: и змея рождается дважды. Ибо вначале появляется яйцо, а из него-змея. Поэтому наткнувшийся на мертвую змею должен схоронить ее по обряду, до завершения которого нельзя принимать пищу. А раз так, то непозволительно сидеть сложив ладони вместе, когда умер дваждырожденный брахмин. Разве не прав я?

Больше всего Санкарайе хотелось блеснуть знанием священных книг, показать этим заносчивым мадхвам, что в Париджатапуре люди ничем не хуже, чем они.

Дургабхатта забеспокоился.

«Глупому брахмину только дай поговорить! — думал он. — Навлечет бесчестье на всю аграхару!»

Вслух же он повел речь ловко и тонко:

— Истинные слова, понятные всем. Именно так подошел к делу и Пранешачария. Вопрос в другом. Наранаппа пил вино и ел мясо. Наранаппа сбросил в реку священный камень. Так брахмин он или не брахмин? Скажите мне, кто из вас пойдет на риск осквернения? Но я совершенно согласен с тем, что непозволительно оставлять без сожжения тело умершего брахмина.

Санкарайя переменился в лице. Их и без того считают не совсем брахминами, кому же хочется пасть еще ниже, совершив нечто для брахмина недопустимое?

— Если так обстоит дело, — произнес он, — то нам не должно проявлять поспешность. Вся Южная Индия знает и чтит вашего Пранешачарию. Пусть же он подумает и решит, как следует поступить. Он может рассудить, где добро и где зло.

А Манджайя добавил:

— И не беспокойтесь о расходах Разве Наранаппа не был мне другом? Я позабочусь обо всем.

Это был выпад в сторону мадхвов, славившихся скупостью.

III

Отправив брахминов в Париджаэапуру, Пранешачария велел Чандри ждать, а сам пошел к больной жене. Он подробно рассказал ей о том. как чиста сердцем Чандри, как сложила она к его ногам золотые украшения и как ее щедрость осложнила дело.

Потом он разложил перед собой связки пальмовых листьев со священными текстами и стал перебирать их в поисках верного решения.

Сколько Пранешачария помнил себя, Наранаппа вечно мешал всем жить. И даже не в самом Наранаппе была беда, а в том, чья возьмет в аграхаре: его, Пранешачарии, праведный образ жизни и приверженность обычаям старины или разнузданность Наранаппы. Пранешачария силился понять, что толкнуло Наранаппу на этот путь, молился за него, прося бога послать ему прозрение.

Дважды в неделю Ачария постился во искупление вины Наранаппы. Пранешачария мучился и мыслью об обещании, которое он дал умирающей матери Наранаппы. Ачария сказал тогда ей в утешение: «Я не брошу гвоего сына, верну его на путь благочестия, не тревожься так за него!»

Но по пути благочестия Наранаппа идти отказался и ничьих добрых советов выслушивать не пожелал.

Он еще и другим показал пример: буквально из-под носа Пранешачарии увел и Шьяма, сына Гаруды, и Шрипати, зятя Лакшмана, которых Ачария учил санскриту. Шьяма Наранаппа подбил бросить дом и уйти в армию.

Устав от жалоб на Наранаппу, Ачария решился наконец поговорить с ним. Когда он вошел в дом, Наранаппа валялся на мягком матрасе. Уважение он проявил, поднявшись на ноги, но слушать Ачарию так и не стал. Хуже того-не постеснялся сказать без всяких обиняков, что он думает о брахминах и об их долге.

— Ваши священные Книги, ваши обряды-никому они больше не нужны. Национальный конгресс забирает власть, и скоро вас заставят открыть двери храмов для неприкасаемых, — богохульствовал Наранаппа.

— Остановись! — вынужден был прервать его Ачария. — Произнося злые слова, ты собственной душе ущерб причиняешь… И не отвращай Шрипати от его жены.

Громкий хохот был ему ответом.

— О Ачария, ну кому же охота спать с женщиной, не доставляющей удовольствия! Разве что брахмину, который все равно не знает, что с женщиной делают! Ах вы, брахмины, святоши иссохшие, вы и меня хотели бы на цепь посадить при какой-нибудь кликуше-лишь бы из моей касты была! Да захлебнуться бы вам всем в вашем благочестии; одна жизнь у человека, одна, ясно? Все остальное-сказки! Правильно говорил в древние времена Чарвака: мир материален, жизнь одна, ей нужно радоваться и жить в свое удовольствие. Хоть в долг, а жить!