Самсон и Надежда

Самсон кивнул и отправился за свой стол. Снял ремень с кобурой, опустил на пол по левую от стула сторону. Сразу задышалось ему легче, и, словно боявшиеся прежде его вооруженности, новые мысли в голову пришли. Позвал Васыля, попросил чаю и бумаги. Тот принес папку с делами царской полиции.

— Чистой бумаги пока нет, — сказал он. — Расшивайте дела и на свободных оборотах пишите! А чай сделаю!

Стараясь не отвлекаться на царские протоколы и заключения, выбрал Самсон несколько мало исписанных страниц. Опустил перед собой на покрытую туго натянутой темно-зеленой кожей часть столешницы. Достал ручку и чернила. Сверху написал: «Заявление». Ну и дальше пошло оно легко, словно он всю жизнь заявления писал: «Сим заявляю о преступных деяниях красноармейцев Антона и Федора, готовящихся к дезертированию из Красной армии и подозреваемых в грабежах и незаконных реквизициях…»

Тут легкость, с которой ему писалось, пропала. Понял он, что фамилий своих постояльцев не знает, видел их только в документе определения на постой и тут же забыл. Кроме того, не знает, из какого они отряда или полка. То есть вообще ничего конкретного, кроме адреса их пребывания, то есть своего адреса, он в заявлении обозначить не может. Снова идти к Найдену не хотелось, ведь только-только он его отвлекал от агентских донесений!

Решил по памяти дописать Самсон в заявление то, что видел в мешке и в ящиках. В конце короткого сообщения приписал: «Прошу арестовать вышеупомянутых граждан для проведения подробного следствия и для определения для них меры наказания».

Попив чаю, снова заглянул к Найдену.

— Хорошо пишешь, — закивал тот, прочитав бумагу. — Только мало, не хватает подробностей! Конечно, такие и сами на допросе все расскажут, но подумай! Может, еще что полезное из разговоров с ними вспомнишь?

В обед Самсон вместо советской столовой отправился домой. С собой в кармане он прихватил жестянку из-под монпансье. Красноармейцев в квартире не было. Он зашел в отцовский кабинет. Тут пахло табаком и потом. Увидел, что постояльцы нарушили порядок костяшек на счетных досках, висевших на стенах. Заметил еще два мешка в углу. Порылся в них, а там только одежда, среди которой атласная костюмная жилетка большого размера. Хмыкнув, он отошел к книжному шкафу, открыл дверцу и засунул жестянку с ухом между книгами и верхом второй полки. Дверцу же шкафа оставил приоткрытой.

Заглянул и в деревянные ящики еще раз, пересмотрел их содержимое повнимательнее, стараясь запомнить все, что увидел.

Когда Самсон шагал назад к участку, чуть не сбила его пролетка. Обматерил его, обернувшись, извозчик, а напоследок еще и «гнусью большевистской» назвал.

Поэтому в кабинет свой вернулся Самсон с кислой миной. И мина эта помимо воли Самсона на его лице, видимо, сохранялась не меньше часа, потому что Васыль, заглянув к нему, вдруг спросил, не стали ли в столовой наконец нормально супы и каши солить?

Но в тот момент на первом этаже раздался крикливый шум, и Васыль, не дождавшись ответа, исчез. Самсон, прихватив наган, тоже спустился вниз. Увидел, что агенты двух бандитов со связанными за спиной руками в подвал повели, чтобы их в арестантскую затолкать.

Поднимаясь обратно, Самсон столкнулся с Найденом, который решил посмотреть на улов собственными глазами или же хотел агентов о делах расспросить.

— Ну что, пишешь? — спросил Найден.

— Пишу! — кивнул Самсон.

На самом деле, вернувшись за стол, принялся он на обороте другого полицейского протокола записывать вопросы и слова, с помощью каких можно было бы сегодня вечером у красноармейцев побольше об их черных делах выведать. Понятно, конечно, было, что любые его вопросы могут вызвать у постояльцев тревогу и подозрения. Но ведь и тут он не проиграет! Чем больше они затревожатся, тем больше потом шептаться будут! А шепот их ему может куда важнее оказаться, чем любой с ними разговор!

Домой шел налегке и удивлялся, что с наганом на боку было ему на улице страшнее, чем без нагана.

Воздух на кухне показался в этот раз схожим с воздухом в отцовском кабинете. Тоже пахло сыростью и табаком, только сырость была не природная, а от неправильной жизни. Приоткрыл Самсон окно. На улице было сухо, и к запахам кухни присоединился дымок от соженного угля, видимо, опустившийся с крыши одного из соседних домов. Никто не знал, кто и чем свои квартиры топит. Кому-то не хватало дров, а кто-то еще дожигал в печках прежние запасы углей.

Выпив чаю, Самсон растолок в чугунной ступке тяжелым пестиком пшенную крупу, высыпал в кружку и залил кипятком. Теперь полчасика обождать, и можно ужинать. Хотя такой ужин только желудок своим весом обманывает! Лучше бы уже в советскую столовую сходить! Но прав Васыль — соли они жалеют, а без соли еда несытная!

Красноармейцы застучали сапогами в коридоре, поставили винтовки.

Антон в кухню заглянул. Увидев хозяина, кивнул безразлично.

После каши спустился Самсон за дровами. И стал обе печки топить: и ту, что красноармейцев грела, и свою. На стук бревен и скрип печной дверцы из отцовского кабинета вышел Федор. Обрадовался, понимая, что ночью им тепло будет.