Самурай Ярослава Мудрого

Бурча и потягиваясь, я встал с кучи лапника, застеленной плащом, на которой спал. Да, это тебе не «черная», где уже бы кипела вода в котелке! Я протер глаза. Спутник Ратьши, в серой хламиде, сидел на корточках возле разгорающегося костра. Капюшон его так и был накинут на голову, скрывая лицо. Да и не мое это дело. Может, ожог у человека, может, исполосовано лицо так, что смотреть-то противно и тяжело, может… Да какая разница.

Смирившись с тем, что от меня не зависело, да и не касалось, я взял котел и пошел за водой. Холопы уже кормили коней, лагерь не спал, скоро мы тронемся дальше, к дружелюбному князю Владимиру, который счастлив будет узнать, что денег он больше из Ростова не получит.

— А ты что, Ферзь, в самом деле оборотня вчера видел в лесу? — спросил Ратьша, когда мы сидели вокруг котелка.

— Видел. Даже поговорили немного. До драки, к счастью, не дошло, — так же буднично ответил я тысяцкому.

— А верно ли то оборотень был? — уточнял тысяцкий.

— Ну, голова была волчья, а сам как человек. Потом совсем стал как человек. При мне голову не снимал, просто она поменялась. Не знаю, Ратьша. Хочется думать, что оборотень. Интереснее так, — честно сказал я Ратьше.

— Ну тогда пусть будет оборотень, — усмехнулся Ратьша, а его тень в хламиде и два воина, что были у нашего костра вчера, согласно и молча покивали головами.

Кони были накормлены, напоены, а мои еще и получили по куску хлеба, круто посоленному, чего я не смог сделать нынче ночью, так как мы хлеб сжевали с оборотнем. Сами мы тоже позавтракали, так что тут делать было больше нечего.

— По коням! — скомандовал Ратьша, увидев, что обозные уже завершили свои дела у телег.

Люди вскакивали в седла, выдергивали из земли свои копья и споро и умело, не толпясь, строились в колонну. Мне помахал рукой тот самый дядя в бороде, что пел басом, и я понял, что тут теперь и будет мое место. Еще лучше — не приходится его искать. В жизни меня всегда радует постоянство, я быстро создаю привычки и не люблю менять их, так что даже свое постоянное место в колонне дружинников на меня действует очень умиротворяюще. С этими мыслями о привычках я достал сигарету, прикурил и занял свое место в строю, благодушно пуская дым. Пока что все идет более чем хорошо. И еще. Меня очень утешила фраза ночного моего собеседника, что ни Сова, ни ее хозяйка просто так ничего не делают, а еще то, что мы с ними рано или поздно увидимся. Хозяйка, конечно, куда более интересна, чем Сова, но и Сова, сказать по чести, заслуживает внимания! И кому может служить сова, способная махом перекинуть человека на тысячу лет назад и на сотни и сотни километров? Нет, все было не так просто, оборотень прав — забыть обо мне они не могли. Значит, есть смысл каждую ночь ходить в лес. В конце концов, все мои встречи с Совой в лесу и происходили. Да и понятное дело — не идти же ей в лагерь дружинников, чтобы пообщаться с и без того достаточно загадочным дядей Ферзем? Хотя, может статься, я так же загадочен, как некий Джо был неуловим?

Глава ХХ

День снова, как и много предыдущих дней, выдался спокойный, размеренный. Как-то было даже и обидно — ни тебе засад, ни тебе нежити, так, конный поход. Хотя если подумать, то не следует ли радоваться последним спокойным дням? Может, это лишь преддверие приезда к Владимиру? И почему послали такую ораву? Чтобы показать великому князю, что мы не шутим и, если что, за здорово живешь нас не перережут? Единственная верная мысль, я думаю. Но это их. А тех, кто пойдет к Владимиру? Ферзь, угомонись, а? Тебе с таким богатым воображением книги писать следовало. Кому ты сдался? А если и сдался, то все равно ничего ты тут не поделаешь. А пока вот поезжай себе на лошадке и радуйся прекрасной погоде, и тихим дням, и спокойным ночам.

Курил я эти дни все меньше и меньше. Даже мне, гиганту мысли, удалось все же просчитать взаимосвязь состояния моих легких с соотношением выкуренного. Чем меньше, тем лучше, так что я курил теперь строго по половинке сигареты, да и то тогда только, когда уже уши начинали пухнуть.

Все эти дни субурито мое висело у меня на спине в своем чехле. Доставал я его лишь по ночам, когда ходил в лес. Пару раз Ратьша посылал за мной присматривать своего доходягу в балахоне, но ничего предосудительного он там не увидел. Человек гуляет по ночному лесу, громко дышит, говорит сам с собой, гладит деревья, а к некоторым даже прижимается лбом — и что? Нельзя? Разочарованный филер брел к Ратьше, доложить, что ничего интересного ему Ферзь в лесу не показал. Да и Ратьша, я думаю, разбирался и в людях, и в предательстве. Он вскоре перестал посылать за мной свою худосочную тень.