Самурай

Они выехали из толпы, Максим прибавил скорость, и танк неожиданно легко, избавившись от приступов черного кашля и приступов астмы, рванулся по пустынным улицам, минуя темные дома, сметая с дороги оставленные или потерянные кем-то коробки, опущенные шлагбаумы, резко разворачиваясь на перекрестках, разрывая в клочья асфальт и выбрасывая его фонтанами из-под гусениц, иногда не вписываясь в чересчур узкие переулки и расширяя их, шунтом продираясь сквозь спазмы и неровности умирающих улочек, снося давно не включаемые фонари, оставляя длинные царапины и рваные раны на кирпичных боках домов, распугивая стаи рыщущих в поисках добычи собак и кошек, испуганно лающих и шипящих вслед, порой несколько кварталов сопровождая машину облезлой, клыкастой, слюнявой и лишайной свитой, пока танк не въезжал во владения конкурирующей стаи.

На проспектах изредка навстречу попадались автомобили, к счастью всегда успевающие въехать на тротуар и заглушить двигатели, а на мосту их не посмели задержать, хотя кто-то из-за спины обомлевших солдат, упакованных в броню, с собаками-мутантами, теперь испуганно жмущимся к сапогам, прокаркал насчет пропусков и комендантского часа, на что Максим даже не соизволил повернуть голову, уступив это право самому танку, чья башня бесшумно повернулась к блокпосту, ствол опустился на уровень лиц замерших людей, и они могли заглянуть внутрь, и оттуда, из ствола, а почему-то не из предназначенных для этого динамиков, раздался глухой голос, каким разговаривал джин из волшебной лампы, угрюмо поинтересовавшийся по какой форме нынче оформляются пропуска и к кому нужно обратиться за их выпиской.

Вопрос остался без ответа — встречное нечленораздельное бульканье назвать человеческой речью не поворачивался язык, собаки так же не высказали своих пожеланий, нервно поджимая под подушечки лап длинные пальцы со стальными когтями и глядя из-под широких выпуклых лбов круглыми, светящимися глазами, с вытекавшими из уголков крупными слезами.

Максим въехал на мост, инстинктивно пригнулся, хотя разворачивающаяся башня ни в коем случае не должна была задеть его стволом, прибавил скорость, но впереди вдруг выросла огненная стена, танк дернулся от выстрела, в уши водителя вонзился неохватный деревянный кол и принялся медленно проворачиваться вокруг своей оси, обдирая мозг шершавой корой, в огне возник широкий проход, пламя легло плашмя, выстелив дорогу почти до самого берега багровым ковром, краем глаза Максим увидел, что по бокам повернутой в сторону реки башни выросли две светящиеся стрелы с черными наконечниками, они пошли немного вверх, неумолимо сближаясь друг с другом и некой, только сейчас начинавшей проявляться на фоне черного неба треугольной тенью, похожей на морскую манту и такой же неповоротливой и медленной, на месте их встречи вспухло небольшое солнце, озарившее отходящий ко сну город и танк под грохот врезающихся в воду обломков, в свете искусственного дня вкатил на другой берег и теперь уже медленно пополз в сторону Казначейства.

Припарковав танк на чьей-то неудачно подвернувшейся машине, Максим отключил двигатель, вылез из неудобного сиденья, сполз по броне, цепляясь плащом за штыри, оставшиеся после где-то по пути (где — Максим не заметил) сработавшей защиты, отразившей попадание кумулятивного снаряда, и подбирая задом капли дождя, так и не переставшего моросить, отчего стало зябко после горячих внутренностей машины и напалмового ковра, подхватил падающую Вику с саквояжами, осторожно поставил ее на землю и отобрал багаж.

— Все в сборе? — задал риторический вопрос Павел Антонович, довольно ловко спрыгнув с брони и потирая вырастающую на глазах грандиозную шишку на лысом лбу. Не дожидаясь ответа пошел вверх по лестнице в тепло и уют круглосуточно работающей организации.

На входе они запихали в приемные камеры саквояжи, свое вооружение (причем оказалось, что больше всех экипирована Вика, умудрившаяся таскать на разных частях тела пять пистолетов), чтобы все это вновь получить, пройдя несколько шагов сквозь прозрачные баллоны системы безопасности, установленные здесь с незапамятных времен и в те же времена и настроенные на поиски проносимое огнестрельного и холодного оружия, когда иметь оное дозволялось исключительно специальным людям и только в единичном экземпляре. Времена ушли, а глупые машины, отказывающиеся перестроится на новый лад, остались, ради чего и пришлось поставить приемные камеры, дабы не мучиться каждый раз с отключением сигнализации.

В коридорах здания как всегда пустынно — штат Казначейства уже не тот, и можно при желании часами бродить по запутанным ходам и лестницам и не встретить никого, кроме собственных отражений в громадных зеркалах, украшающих каждый вестибюль и лестничный пролет, да псевдогреческих статуй, которых за их натуралистичность кто-то и мог порой принять за живых людей, если бы не их беззастенчивая нагота, фантастическая эрекция, плюс вычурная красивость мускулистых тел и безглазых лиц.