Самурайша

Оказалось, в доме и вправду имелся труп. Едва я вернулся, мама отправила меня кормить Бюбюля, красную рыбку, которую я выиграл на школьном празднике. Я не идиот и сразу увидел, что Бюбюль с утра стал вдвое толще. Значит, это не Бюбюль. Должно быть, когда я вернулся от Люка, мама как раз подменяла его. Она поклялась, что это не так, но меня не проведешь. Мамино вранье было идиотским: я знаю, что красные рыбки живут недолго, а Бюбюль начал мне надоедать, ведь это я его кормил, и аквариум чистил тоже я.

После истории с рыбкой я с недоверием отношусь ко всему, что говорит моя мама, якобы желая защитить меня. Особенно с тех пор, как умер Эрик. Она будто бы не знает, кем была женщина, которая умерла вместе с ним. Я отвечаю — почитай газеты, там написано, что она была его женой. Я и не знал, что Эрик был женат.

Сегодня ночью меня осенило: женщину с фотографии я видел — и не один раз — в жизни, у нашей школы, после уроков. Все китаянки на одно лицо, но эту я могу узнать, потому что мы были знакомы. Ну, почти знакомы.

Это было в прошлом году. На тротуаре перед школой всегда полно мамаш с колясками, которые встречают детей после уроков. В тот день учительница задержала меня в классе после звонка — переписать домашнее задание. Когда я вышел, в школе остались два придурка с продленки — Венсан и Матье, а у ворот стояла только китаянка с коляской.

«Вы, наверное, разминулись, — сказал я. — В школе никого нет». Она грустно улыбнулась и ушла, толкая перед собой коляску. Не пришла в ужас от мысли, что ее ребенок плетется домой один.

Через неделю все повторилось. Я был дежурный и поливал цветы в классе, а когда вышел, столкнулся с китаянкой, которая — ну надо же! — снова пропустила сына! А может, дочь, хотя я почему-то представлял ее именно с сыном, а не с дочерью. Она улыбнулась мне первая, как хорошему знакомому. Я сказал, что все дети уже ушли, она ответила: «Ничего страшного!» — и удалилась со своей коляской.

В третий раз произошло нечто действительно странное. В последний день учебы перед весенними каникулами я вышел во двор вместе с остальными — такое случается — и увидел таинственную китаянку. Она стояла в сторонке, одна, хотя мамочкам всегда есть что обсудить. Я подумал, что она снова прошляпит своего отпрыска, потому что обычно, когда учительница выводит класс из школы, матери бросаются к детям, как наседки, а китаянка стоит столбом, вцепившись в ручку коляски. Дело, в конце концов, ее, мне болтать некогда: Эрик придет заниматься со мной математикой. Я как заяц петлял между колясками, ранцами и родителями, но далеко уйти не успел. Скрип тормозов, звук удара, крики напоминают саундтрек фильма, но это не кино. Очевидно, китаянка пошла через дорогу, не посмотрев по сторонам, и проезжавшая машина отбросила коляску на тротуар. Коляска сложилась в гармошку, на манер каскадерской тачки. Все стоявшие во дворе завопили от ужаса, матери прижали к себе детей, что выглядело верхом идиотизма — движение на улице сразу перекрыли.

Водитель, давший пинок коляске, с криком выскочил из машины, я отвернулся, чтобы не смотреть, а он сунул руки под одеяльце, чтобы проверить ребенка. Я поискал глазами китаянку и увидел то, чего никто не заметил: она убегала. Мне стало ее ужасно жалко, я подумал — мы похожи, она просто не хочет смотреть на своего мертвого, раздавленного ребеночка.

У меня за спиной уже никто не кричал, раздавались только ахи да охи. Я обернулся в тот момент, когда водила снова садился за руль, и кинулся к машине, чтобы не дать негодяю скрыться с места преступления, но меня перехватила мать одноклассницы. Я отбивался, пытался вырваться, но у нее железная хватка. Дети — мое слабое место. Я заорал, чтобы привлечь внимание других матерей, но мне ответили, что все в порядке, все хорошо, и приказали успокоиться. Я, конечно, не поверил: чем хуже обстоят дела, тем откровеннее взрослые врут детям.

Белая как полотно Люси берет меня за руку. «Не волнуйся, Тео. Китаянка всех провела. В коляске был не ребенок, а кукла». Удар оказался жестоким. Меня трясло, хотелось плакать, я не понимал, что чувствую — страх или облегчение. Мама Люси предложила отвезти меня домой, и мы сделали вид, что забыли о китаянке и ее фальшивом младенце. С тех пор я больше ни разу не видел ее у школы и в конце концов вообще забыл.

А потом увидел фотографию в газете. И прочитал, что Эрик был женат на какой-то японке, которая тоже умерла. Дикая чушь! Тем более дикая, что журналисты не знают самого невероятного: мертвая японская жена Эрика и моя китаянка с коляской — одна и та же женщина…

Глава 14

На первые гонорары за концерты дуэта Берней Эрик и Хисако сняли трехкомнатную квартиру на Монмартре, на самом верху Холма. Сидеть рядом за роялем, слушать музыку и заниматься любовью они могли бы и в одной комнате. Их брак был заключен стремительно и почти секретно, единственной «статьей» брачного договора стало поставленное Хисако условие никогда не врать друг другу.

«Если поклянешься всегда говорить мне правду, будешь моей единственной настоящей семьей».