Самурейцы. Книга 1. Геройские герои

Лето того года, когда отец Алёны и Ивана привёз диковинного кота из своего торгового похода, выдалось очень жарким. Свою родовую землю Ерёма Коростель как обычно сдал соседу под посадку репы, гороха и чего-то там ещё, а сам по ранней весне ушёл караванить на юркой остроносой лодье под косым правилом. Детям его на прожитьё должна была достаться десятая доля урожая. Да беда тогда всё Самурово княжество подстерегла: не случилось урожая в тот год. Засуха дотла спалила все посевы. И решились братец Иванушка и сестрица Алёнушка, которую из-за неурожая тётка из храма на время отправила домой, запасать на зиму всё, что могло быть съедобным и полусъедобным. В дне пути от их родной деревни раскинулось обширное болото. Если где и добывать еду, то на болоте. Крепко подумали братец и сестрица, прежде чем идти на Киким-болото, потому как в народе о нём ходила нехорошая молва. Болото началось с чахлых кривулишных берёзок, щедро обвешенных чагой. Алёна с Иваном аккуратно срезали самые маленькие чажки, ещё мягкие, пряно пахнущие, напитанные солнечным теплом и лесным духом. Высушенные и измельчённые они давали полезную заварку, которая в отличие от заварки из целебень-травы была беспошлинной, но не менее вкусной. Ещё она улучшала зрение, обостряла слух, а размешанная в равной доле с настоем корня болотника смоляного и соцветиями малой курницы была замечательным средством от кровотечения и бессонницы. Дети собирали чагу до тех пор, пока берёзовая рощица не закончилась. Большая часть дня была потрачена на блуждания в окрестностях болота, так что к самому болоту брат и сестра вышли слишком поздно. Им оставалось разбить лагерь, сварганить нехитрый ужин и устроить место ночёвки.

Обкопав место очага так, чтобы огонь не сносило в стороны и шальная искра не вырвалась из круга, Алёна начертила заострённой палочкой охранный квадрат, поставила в каждом углу по наговорённой веточке от старой домашней ольхи, росшей около их дома со дня рождения отца. Это была их родовая ольха. Деревья поменьше – это был дубок Ивана и Алёнина сосенка. Мамину ёлочку по обычаю Коростелей бережно выкопали со всеми корнями и перенесли на обрыв Хладени к тому месту, где была погребена лодья с прахом Елани. Алёна могла взять и свои, сосновые, веточки, но вспомнила тёткину учёбу, когда та чётко наставляла храмовых послушниц:

– Помните накрепко, девоньки, обереги надо ставить такие, чтобы духи места чуяли старшинство.

Потом Верховная жрица Лимпы долго и подробно объясняла своим ученицам, что духи леса и степи, воды и земли, огня и воздуха, гор и пещер бывают с мужским началом и женским. Про болота, как хозяйство Водяного царя, наставница объясняла, что обереги там надобны мужские. Алёна хорошо это запомнила и потому взяла веточки с отцовской ольхи. Кто в пору травеня рождён, тому ольха – покровительница, а Ерёма Коростель как раз посерёдке лета на Самуров свет появился. Правильность Алёниного решения подтвердилась почти сразу после закатных битов. К наговоренным линиям их маленького лагеря начали лезть смутные тени. Во тьме замерцали странные огни: не то рассыпанные там и сям гнилушки, не то глаза ночных хищников. Огни то приближались, то отдалялись, тоскливые, протяжные звуки, от которых душа в испуге должна была рваться наружу, слышались отовсюду. Это болотная нежить собиралась на званый ужин. Неупокоенные утопленники, затянутые в эти места коварными болотными мороками, вылезали после заката из своих сырых, тинистых могил и начинали бродить по окрестностям в поисках свежей плоти и горячей крови. Девочка боялась лишь одного: как бы они не разбудили умаявшегося за день братишку. Сама она за годы, проведенные в храме Верховной жрицы Лимпы, навидалась такого, что теперь не боялась ни живых, ни мёртвых. А мертвяки всё прибывали и прибывали. Их голокостные, крючковатые пальцы тянулись в сторону детей, зубы, выпирающие из черепов с пустыми глазницами, скрежетали в бессильной злобе, что не могут проникнуть за невидимую преграду. Алёна поняла, что спать в эту ночь ей не придётся и начала развлекаться. С той стороны за её преграду не мог попасть никто, но с их стороны запрета на выход не было. Алёна вытаскивала из костра прут покрепче с ярким огненным глазом на конце и тыкала в самую гущу оживших покойницких тел. И тогда на всё Киким-болото раздавался разъярённый вой – огонь животворящий никакая плоть не терпит, ни живая, ни мёртвая. Иногда для поддержания тонуса среди всё прибывающих и прибывающих вурдалаков девочка кидала в их толпу крупную горящую головню. И тогда вопли болотной нави становились вовсе нестерпимыми. Иванушка начинал вертеться на своём жёстком ложе, но Алёна лениво проводила над его головой правой рукой, шептала несколько слов, и брат снова засыпал сладким, крепким сном. Так до первых лучей солнца и дразнила полусонная девчонка толпу нежити, охочей до человеченки.