Историки обвиняют Красса в том, что он не пошел вперед и не взял Вавилон и Селевкию — города, неизменно враждебные парфянам, и дал противнику подготовиться для отпора. Видимо, были веские причины, чтобы неглупый человек поступил так, а не иначе. Его войско было не из лучших, что римляне выставляли для войны. Самые боеспособные легионы оказались в распоряжении Цезаря, во власти Помпея остались войска, что сражались под его началом, а с Крассом отправились стремившиеся обогатиться на Востоке плебеи, но их желание разбогатеть не было равно умению воевать. Красс понес небольшие потери в Месопотамии, но во время переправы, как мы помним, пошло ко дну много кораблей с легионерами.
В общем, Красс не был уверен в своем войске и надеялся пополнить его боеспособными легионерами. Тот же Плутарх, обвинивший Красса в недальновидности, сообщает, что он ушел в Сирию, «чтобы встретиться с сыном, который во главе тысячи отборных всадников прибыл от Цезаря из Галлии, украшенный знаками отличия за доблесть».
И еще. Красс серьезно поиздержался финансово. Поход длился около года, и войско примерно в сорок тысяч человек нужно было ежедневно обеспечивать всем необходимым. За год войны он получил добычу только в одном случае: городок Зенодотия оказал сопротивление и под его стенами погибло сто римских солдат. Красс, «овладев им, разграбил все ценности, а жителей продал в рабство». Остальные города Месопотамии подчинились добровольно, и, следовательно, с них добычи не брали.
Деньги на этот раз были нужны Крассу, чтобы уберечь армию от голодной смерти, но Плутарх все равно не преминул упрекнуть его в жадности: «Обвиняли Красса и за дела его в Сирии, которые подобали скорее дельцу, чем полководцу. Ибо не проверкою своих вооруженных сил занимался он и не упражнением солдат в военных состязаниях, а исчислял доходы с городов и много дней подряд взвешивал и мерил сокровища богини в Иераполе, предписывал городам и правителям производить набор воинов, а потом за деньги освобождал их от этой повинности. Всем этим Красс обесславил себя и заслужил презрение».
Кроме ограбления храма хеттско-арамейской богини Деркето, Красс совершил еще одно святотатство: ограбил Иерусалимский храм.
Десять лет назад Помпей после длительной осады, перебив двенадцать тысяч иудеев, взял Иерусалим. Вот как описывает дальнейшее Иосиф Флавий: «Ничто, однако, так глубоко не сокрушало народ в тогдашнем его несчастье, как то, что незримая до тех пор святая святых была открыта чужеземцами. Помпей, в сопровождении своей свиты, вошел в то помещение храма, куда доступ был дозволен одному лишь первосвященнику, и осмотрел все его содержимое: подсвечник с лампадами, стол, жертвенные чаши и кадильную посуду — все из чистого золота, — массу сложенного фимиама и храмовый клад, состоявший из 2000 талантов. Однако он не коснулся ни тех, ни других драгоценных вещей. Более того: на следующий же день после штурма он дозволил очистить храм и возобновить обычное жертвоприношение».
Совсем не так поступает Марк Красс: «Для своего похода против парфян он взял из Иерусалимского храма, кроме других находившихся там золотых вещей, и те 2000 талантов, которые оставлены были не тронутыми Помпеем».
В общем, он забрал все, что было ценного в храме, и вскоре, как пишет Плутарх, получил первое знамение. При выходе из храма Афродиты «первым упал молодой Красс, затем, запнувшись за него, упал и старший».
Примета была очень нехорошей.
За Евфратом
Красс начал собирать войска с зимних стоянок, когда к нему явились парфянские послы. Держались они надменно и гордо, словно сами были владыками Парфии. Будь на месте Красса менее терпеливый военачальник, не сносить бы заносчивым послам головы. Впрочем, если бы они вели себя по-иному, их лишил бы жизни собственный царь.
— Если войско послано римским народом, — передали послы слова своего господина, — то война будет жестокой и непримиримой, если же, как слышно, Красс поднял на парфян оружие и захватил их земли не по воле отечества, а ради собственной выгоды, то царь воздерживается от войны и, снисходя к годам Красса, отпускает римских солдат, которые в городах Месопотамии находятся скорее под стражей, чем на сторожевой службе.
— Ответ я дам в Селевкии, — произнес Красс.
Собеседники стоили друг друга.
Старший из послов засмеялся и протянул обращенную вверх ладонь:
— Скорее тут вырастут волосы, Красс, чем ты увидишь Селевкию.