Самые голубые глаза

Если песен не было, то субботы обрушивались нам на голову точно ведра с углем, с которыми мы совершали свои опасные походы вдоль железнодорожных путей, а уж когда мама была не в духе, как сейчас, то казалось, будто кто-то швыряет камнями в наше ведерко с углем.

«…а ведь и я нищая, как миска с таком. За кого эти люди меня принимают? Они что, думают, я навроде Сэнди Клауса? Ну так пусть снимают свои рождественские чулки, потому что сейчас никакое не Рождество…»

Мы нервно завозились на крыльце, и Фрида сказала:

– Ну что, давайте что-нибудь делать?

– А что ты хочешь делать? – спросила я.

– Не знаю. Ничего. – И Фрида уставилась куда-то на верхушки деревьев.

Пикола по-прежнему сидела, потупившись, и изучала собственные ступни.

– Может, нам подняться в комнату мистера Генри и посмотреть его журналы с девушками? – предложила я, и Фрида тут же скорчила мне рожу. Она не любила рассматривать «грязные картинки».

– Ну, тогда, – продолжала я, – можно посмотреть его Библию. Она красивенькая.

Фрида втянула воздух между зубами и издала презрительное «пф-ф-ф».

– Ну, тогда можно пойти к той подслеповатой тетеньке и вдевать для нее нитку в иголку. Она нам пенни даст.

Фрида фыркнула и сказала:

– Да у нее глаза как сопли! Мне на них даже смотреть противно. А ты, Пикола, чем хочешь заняться?

– Мне все равно, – ответила Пикола. – Чем хотите.

И тут у меня появилась новая идея:

– Можно пройти чуть дальше по нашей улице и покопаться в мусорных баках.

– Слишком холодно, – тут же возразила Фрида. Она вообще была какая-то сердитая, раздраженная.

– Я придумала: можно пойти и сварить сахарную помадку!

– Ты что? Ведь на кухне мама, да еще в таком настроении! Сама ведь знаешь: уж если она из-за какой-то ерунды на стенку полезла, значит, это на весь день. Да и не пустит она нас на кухню.

– Тогда давайте пойдем к греческому отелю и послушаем, какими неприличными словами они там ругаются.

– Ну и кому это надо? – скривилась Фрида. – Да и слова-то у них все одни и те же.

Исчерпав весь свой запас предложений, я сосредоточилась на белых пятнышках, проступавших у меня на ногтях. Считалось, сколько у тебя белых пятнышек, столько и ухажеров будет. Я насчитала семь.

Мамин бесконечный монолог временно сменился тишиной, потом до нас снова донеслось: «…а в Библии говорится: накорми голодного. Что ж, это хорошо. Правильно. Я готова, так ведь не слона же, верно? А некоторые, кому каждый день три кварты молока подавай, пусть другое место ищут. Не туда они попали. Что у меня здесь, молочная ферма, что ли?..»

Пикола вдруг резко вскочила и выпрямилась, как штырь. Потом с вытаращенными от ужаса глазами испустила жалобный стон. Фрида тоже вскочила:

– Что с тобой?

И мы дружно посмотрели туда, куда неотрывно смотрела сама Пикола. Все ноги у нее были в крови, кровь по ним так и струилась. И на ступеньке уже собралась лужица крови. Я подскочила к ней.

– Ты что, порезалась? Смотри, у тебя все платье сзади перепачкано!

На попе у Пиколы расплылось большое красно-коричневое пятно. Сама она по-прежнему стояла неподвижно, широко расставив ноги и тоненько подвывая.

– О господи! – сказала Фрида. – Я поняла! Я знаю, что это такое!

– Что? – Пикола в ужасе прижала пальцы к губам.

– Это министрация!

– А что это?

– Сама знаешь.

– Я что, умру? – дрожащим голосом спросила Пикола.

– Да не-е-ет. Не умрешь. Просто у тебя теперь может быть ребенок!

– Как это?

– Откуда ты знаешь? – Меня просто тошнило от этой всезнайки Фриды!

– Мне Милдред рассказывала, и мама тоже.

– Я тебе не верю!

– Да и не верь, тупица! Слушайте, подождите-ка вы меня здесь. Ты, Пикола, сядь вот сюда и сиди. – Фрида выглядела на редкость авторитетной и деловитой. – А ты, – велела она мне, – пока за водой сходи.

– Вода-то зачем?

– Давай-давай! Ты что, совсем дура? Не знаешь, зачем вода? Да смотри: тихо, иначе мама услышит.

Пикола послушно уселась, но смотрела, пожалуй, уже не так испуганно. Я потащилась на кухню.

– Тебе чего, девочка? – Мать прямо в раковине стирала кухонные занавески.

– Мне водички, мэм.

– И вода тебе, конечно, понадобилась именно тогда, когда я тут делом занята. Ладно, возьми стакан. Нет, чистый не бери. Возьми лучше вон ту банку. – Я взяла банку и набрала в нее воды из-под крана. Вода почему-то текла страшно медленно, а может, мне так показалось. – Вот ведь интересно: никому ничего не надо, но как только некоторые увидят, что у меня раковина занята, так тут им всем сразу воды из-под крана подавай… – Наконец банка наполнилась, и я попыталась дать задний ход, но мать не дала мне выбраться из кухни: – Ты куда это?

– На улицу.

– Пей прямо здесь!

– Да не разобью я твою банку!

– Кто тебя знает?

– Да уж я знаю, мэм, знаю! Ну, мам, можно, я эту банку на улицу вынесу? Я, честное слово, ничего не пролью и не разобью.

– Ну, смотри…

Когда я с полной банкой выскочила на крыльцо, Пикола сидела и плакала.

– Ты почему плачешь? Тебе что, больно?

Она покачала головой.

– Тогда перестань сопли развешивать!

Из задней двери вынырнула Фрида. Она явно что-то прятала под кофтой. Увидев меня, она удивленно спросила, ткнув пальцем в банку:

– Это еще что?