Самые голубые глаза

— Ты хочешь сказать, что вот тогда-то ты и почувствовала себя старухой, — вставила Чайна.

— Чушь! Старухой я себя никогда не чувствовала и не почувствую. Разве что толстухой.

— Ну, это почти одно и то же.

— Небось, думаешь, раз ты такая тощая, так все тебя молодой считают? А на самом деле люди думают: похоже, эта старая кляча подпругу себе купить забыла.

— А ты скоро на маневровый паровоз-толкач похожа будешь.

— Толкач, не толкач, да только твои ножки-клюшки выглядят ничуть не моложе моих!

— Ничего, мои ножки-клюшки себя еще покажут. Их-то в первую очередь раздвигают.

Все три женщины весело рассмеялись, а мисс Мари даже голову назад откинула. Ее смех исходил, казалось, из самых глубин ее существа и звучал, как может одновременно звучать множество полноводных рек, свободно текущих средь илистых берегов и стремящихся к простору открытого моря. Чайна хихикала — словно всхлипывала. Пиколе представлялось, что внутри у Чайны — пищалка со шнурком, за который каждый раз дергает чья-то невидимая рука. Поланд в общих разговорах участвовала крайне редко, только если была сильно пьяна, а смеялась всегда совершенно беззвучно. Трезвая она обычно тихонько напевала себе под нос какой-нибудь блюз, которых знала великое множество.

Накручивая на палец бахрому шарфа, брошенного на спинку дивана, Пикола снова спросила:

— Никого не знаю, у кого бы столько же парней было, как у вас, мисс Мари. Что это они вас так любят?

— А что ж им меня не любить? — сказала мисс Мари, открывая бутылку дешевого пива. — Они знают, что я богата и отлично выгляжу. Вот им и хочется пальцы в мои кудри запустить да до денежек моих добраться.

— А вы богатая, мисс Мари?

— Пудинг ты мой сладенький, у меня есть старая няня-негритянка, так вот она очень богатая.

— Откуда ж у вас нянька? Вы ведь даже на работу не ходите.

— Действительно, — хихикнула Чайна, — где это ты такую денежную няньку раздобыла?

— У Гувера[7]. Он мне ее подарил. Я ему однажды одну услугу оказала. Для Ф.Б. и Р.

— И что ж ты для него сделала?

— Говорю же, услугу ему оказала. Они хотели одного гада поймать, ясно? Его Джонни звали[8]. И уж такой он был гнусный — гнуснее не бывает…

— Это нам известно. — Чайна пристроила очередной локон.

— …и очень этот Джонни Ф. Б. и Р. нужен был. Он столько народу положил — больше, чем туберкулез! И не дай бог кому поперек него пойти. Да от такого человека одно мокрое место осталось бы. Он бы его вдоль и поперек исполосовал! А я тогда была ловкая, маленькая и очень сообразительная. Не больше девяноста фунтов, даже когда горло как следует промочу.

— Как же это тебе удавалось горло-то как следует промочить? Ты ж у нас и не пьешь почти, — удивилась Чайна.

— Зато ты у нас почти не просыхаешь! И вообще заткнись! Дай до конца поведать эту замечательную историю моей сладенькой девочке, потому что, сказать по правде, одна только я и сумела с ним справиться. Он, например, пойдет и ограбит банк, да еще и несколько человек прикончит, а я ласково так ему говорю: «Ну что ж ты, Джонни, нехорошо так поступать». И он сразу оправдываться начинает: мол, просто хотел мне какой-нибудь подарочек принести. Драгоценные кружева ящиками таскал. И каждую субботу мы брали ящик пива и жарили рыбу. Мы жарили ее на сливочном масле, обмакнув в яйцо и обваляв в муке, — и она получалась, знаешь, вся такая коричневая, но не пережаренная, — а запивали ее вкусным холодным пивом… — У мисс Мари даже взгляд стал масленый от столь чудесных воспоминаний. Собственно, все ее истории в итоге сводились к описанию еды. Пикола явственно представляла себе, как мисс Мари вонзает зубы в толстенькую спинку морского окуня, покрытую хрустящей корочкой; как ее пухлые пальчики проворно засовывают в рот мелкие кусочки белого горячего мяса, случайно ускользнувшие от ее жадного рта; как она срывает крышку с пивной бутылки и пьет прямо из горлышка, обжигая язык и горло ледяной струей кисловатого пенного напитка. Но для Пиколы этот сон наяву заканчивался гораздо раньше, чем мисс Мари успевала очнуться от воспоминаний.

— А деньги-то как? — спрашивала она. И Чайна заливалась смехом, ухая, как сова:

— Да она вечно все так рассказывает, будто сама и была той Дамой в Красном, что на Диллинджера донесла.

— Ну, к тебе-то Диллинджер и близко бы не подошел! Разве что, охотясь в Африке, случайно принял бы тебя за гиппопотама и подстрелил.

— Ну, этот гиппопо свою пулю в Чикаго получил. Господи, чтоб его девяносто девять раз!

— А почему вы всегда так говорите: «Господи» и какое-нибудь число прибавляете? — Пиколе давно уже хотелось это узнать.

— Потому что моя мама учила меня никогда не ругаться.

— А она тебя не учила, случайно, чтобы ты никогда свои портки не теряла? — поинтересовалась Чайна.