Самые синие глаза

Фрида вздохнула. Она не открыла ни свой пакетик с конфетами, ни чипсы, и теперь гладила буквы на конфетной обертке. Внезапно она подняла голову и осмотрела кухню.

— Нет, кажется, все тарелки на месте.

— Тарелки? Причем тут тарелки?

— Все тарелки тут. Мажино не ела из маминых тарелок. К тому же мама будет весь день ворчать, если мы ей скажем.

Мы уселись за стол и посмотрели на наши холмики из печенья.

— Лучше порежем репу. Она сгорит, и тогда мама нас выпорет, — сказала она.

— Знаю.

— Но если мы ее сожжем, нам не придется есть.

«Отличная мысль», — подумала я.

— Что бы ты выбрала? Порку без репы или репу без порки?

— Не знаю. Может, сжечь ее только чуть-чуть, чтобы мама с папой смогли ее съесть, а мы скажем, что не будем есть горелую.

— Хорошо.

Я сделала из своего холмика вулкан.

— Фрида?

— Что?

— А что такого делает Вудро, о чем ты собиралась рассказать?

— Мочится в постель. Миссис Кейн сказала маме, что с этим уже ничего не поделаешь.

— Поганец какой.

Небо темнело; я посмотрела в окно и увидела, что пошел снег. Я сунула палец в жерло вулкана, и он рассыпался по столу золотыми крошками. На плите потрескивала репа.

ВОТКОТЕНОККОТЕНОКМЯУКАЕТИДИПОИГРАЙСДЖЕЙНКОТЕНОКНЕБУДЕТИГРАТЬИГРАТЬИГРАТЬИГРАТЬ

Они приезжают из Мобайла. Из Ньюпорт Ньюс. Из Мариетт. Из Меридиана. Названия этих местечек, произнесенные их устами, навевают мысли о любви. Когда вы спрашиваете, откуда они, они наклоняют головы и отвечают: «Из Мобайла», и вам кажется, будто вас поцеловали. Они произносят «Эйкен», и вы видите, как белая бабочка с рваным крылом порхает над забором. Они говорят «Нагадочес», и вам хочется ответить: «Слушаюсь». Вы не знаете, на что похожи эти городки, вам просто нравится смотреть, как они открывают рот и произносят их названия.

Меридиан. Звуки распахивают окно комнаты, словно первые ноты гимна. Лишь немногие могут произнести имя родного города с такой озорной интонацией. Возможно, потому, что у многих людей просто нет родных городов, а только места, где они родились. Но эти девушки пропитаны духом своей родины, и он никогда их не покинет. Тонкие девушки шоколадного цвета, которые подолгу глядели в заросли остролиста на задних дворах в Меридиане, Мобайле, Эйкене и Батон Руж. Подобно остролисту, они стройные, высокие и спокойные. Их корни глубоки, стебли тверды, и лишь цветок покачивается на ветру. У них глаза людей, которые определяют время по цвету неба. Эти девушки живут в тихих кварталах для чернокожих, где у каждого есть неплохая работа. Где у крыльца качаются на цепях качели. Где трава скошена, где в пыли копается петух, во дворах растут подсолнухи, стоят горшки с геранью, вьется плющ и цветет мать-и-мачеха. Такие девушки покупают арбузы и тыквы с лотка продавца фруктов. На витрине у него доска с указаниями веса в трех углах — 10, 25, 50, и надпись «Льда нет» в четвертом. Эти особенные девушки из Мобайла и Эйкена не похожи на других своих сестер. Они никогда не суетятся, не нервничают и не бывают резкими; у них нет красивых черных шей, тянущихся вверх, словно из невидимых воротников; их взгляд не кусает. Эти шоколадные девушки из Мобайла неторопливо ходят по улицам. Они сладки и просты, как сливочный пирог. Тонкие лодыжки, длинные, стройные ноги. Они моются оранжевым мылом «Бодрость», посыпаются тальком «Букет Кашмира», чистят зубы солью на клочке тряпки и натирают кожу лосьоном «Джергенз». Они пахнут лесом, газетами и ванилью. Они выпрямляют волосы лаком «Персики Дикси», укладывая их на пробор. Вечерами они завивают их на бигуди из коричневой бумаги, оборачивают голову ситцевым платком и ложатся спать, скрестив руки на животе. Они не пьют, не курят и не ругаются; они называют секс «траханьем». В хоре они поют вторым сопрано, и хотя их голоса чистые и сильные, им никогда не петь сольных партий. Они стоят во втором ряду, в белых накрахмаленных блузках и голубых юбках, отливающих от глажки фиолетовым.

Они поступают в окружные колледжи и обычные школы; там их учат добросовестно работать для белого человека: они изучают внутреннюю экономику, чтобы готовить ему еду; педагогику, чтобы учить черных детей послушанию; музыку, чтобы успокаивать усталого хозяина и развлекать его ограниченную душу. Здесь они познают заключительную часть урока, начатого в тех самых уютных домиках с качелями и цветочными горшками: как себя вести. Как заботливо взращивать бережливость, терпение, строгие правила и хорошие манеры. Короче говоря, как избавиться от чувственности. От ужасной чувственности и страстности, от их природы, от горячих проявлений человеческих эмоций.