Самые скандальные треугольники русской истории

Ты отказала мне два раза.

«Не хочу», – сказала ты.

Вот такая вот зараза

Девушка моей мечты.

Как ни кощунственно прозвучит, но эти слова и есть суть «Флейты-позвоночник». Но обида, ревность, всепрощающая и всеразрушающая любовь гиперболизированы до вселенских масштабов в лучшей, по мнению многих, поэме Маяковского.

Быть царем назначено мне —

твое личико

на солнечном золоте моих монет

велю народу:

вычекань!

А там,

где тундрой мир вылинял,

где с северным ветром ведет река торги, —

на цепь нацарапаю имя Лилино

и цепь исцелую во мраке каторги.

Писал он и об Осипе Брике во «Флейте» и других стихах:

Знаю,

любовь его износила уже.

Скуку угадываю по стольким признакам.

Или:

Минута…

и то,

что было – луна,

его оказалась голая лысина.

Лысый Брик читал это да нахваливал. И платил Маяковскому деньги. Такой, значит, цинизм, ставший частью русской культуры.

Некоторые биографы Маяковского пишут, что, блюдя видимость нравственности, в течение первых двух лет своего романа Владимир и Лиля интимные встречи устраивали в так называемых домах свиданий, дешевых гостиницах, где предавались греху любовники и куда также водили своих клиентов профессионалки. Это со слов самой Лили, которая вспоминала, что ей даже нравилось предаваться страсти в соседних номерах с проститутками. Она отчасти сама чувствовала себя такой. Но здесь она, как это за ней водилось, очевидно, присочиняла.

Уже осенью 1915 года Маяковский переехал в Петроград и откровенно поселился в квартире Бриков на улице Жуковского. Зачем нужно было бегать в дома свиданий? Осип Максимович ведь уходил из дома по многочисленным делам своего бизнеса? Дома у Бриков сам собой образовался литературно-художественный салон, где царила, разумеется, хозяйка. Собирались футуристы, поэты и художники прочих направлений. Бывал даже Горький до тех пор, пока он с Лилей крупно не поссорился. От Горького пошла сплетня, что Маяковский заразил венерической болезнью одну молоденькую девушку. Лиля явилась к буревестнику революции разбираться.

Она могла встать на защиту чести любовника. Но гораздо чаще мучила его изменами. С легкостью необыкновенной она заводила романы. Когда она покидала семейное гнездышко, обиженным Осе и Володе вместе бы горькую пить. Но Осе было все равно, а Володя бесился в стихах. Например, в яростном «Ко всему», написанном в начале 1916 года и первоначально называвшемся «Анафема». Поводом послужил невинный почти рассказ Лили о неудавшейся первой брачной ночи с Осипом. Взбесившийся Маяковский после этого талантливо предал анафеме Лилю, женщин, любовь вообще.

Теперь —

клянусь моей языческой силою! —

дайте

любую

красивую,

юную, —

души не растрачу,

изнасилую

и в сердце насмешку плюну ей!

Маяковский еженедельно ругался с Лилей, а заодно и с Осипом. Уходил, ночевал в гостиницах или у знакомых, напивался, ночи напролет играл в карты, возвращался, молил о прощении. И все по новой с тем же темпераментом. Самым опасным следствием этой страсти стала у Маяковского прослеживаемая в творчестве навязчивая мысль о самоубийстве. Она встречалась у поэта и до знакомства с Лилей. Во всем букете его психозов прекрасно уживался страх умереть от заражения с идеей покончить с собой.

Все чаще думаю —

не поставить ли лучше

точку пули в своем конце…

Теперь

такая тоска,

что только б добежать до канала

и голову сунуть воде в оскал.

(«Флейта-позвоночник»)

Аптекарь,

дай

душу

без боли

в просторы вывести…

А сердце рвется к выстрелу,

а горло бредит бритвою…

«Из сорок второго

куда ее дели?» —

«Легенда есть:

к нему из окна.

Вот так и валялись

Тело на теле».

(«Человек»)

В конце мая 1916 года, в очередной раз поругавшись с любимой, Маяковский уехал от Бриков и снял номер в гостинице. Накрутив себе нервы ревностью, добыл где-то пистолет с патронами. И однажды позвонил Лиле, сообщив, что сейчас застрелится. Наверное, гостиница была дорогой, раз с телефоном. Она попросила подождать его. Красивой сцены, когда она врывается в номер и видит перед собой хладный младой труп, не получилось. Бледный поэт сказал, что стрелялся, но произошла осечка. Второй раз не решился. Зато на столе лежало свежее стихотворное прощание «Лиличка!».