– Нельзя, – мягко, но настойчиво сказал мужчина. – Да я быстро обернусь!
– Тиран, – обиженно сказала она. – Изверг!..
Чтобы не проговориться ненароком о своих подозрениях, он сразу занялся заделыванием щелей. Вместо оконной замазки использовал хлебный мякиш, а вместо ваты – скрученные жгутом тряпки. Пока он работал, в голове у него вертелась мысль: сколько же рентген может сейчас быть снаружи? Эх, счетчик Гейгера бы сюда!..
Лыжи действительно нашлись на чердаке, в комплекте с палками и ботинками. Когда мужчина уже собрался выходить из домика, до того обиженно молчавшая женщина спросила:
– Как ты думаешь, милый, что все это вообще значит?
– Что именно? – попытался изобразить непонимание он.
– Ну, это, – она кивнула за окно, где по-прежнему мела сильная поземка.
– А, – сказал он небрежно. И даже рукой махнул. – Обычный циклон. Или антициклон. Скоро он пройдет, и опять будем жариться на солнце. Здесь такое бывает – помнится, мне об этом рассказывал хозяин домика…
И вышел.
Снаружи стало еще холоднее. А может быть, человеку это так показалось после домашнего тепла. Ветер со снегом, издеваясь, хлестал прямо в лицо. Вообще, ветер имел такое подлое обыкновение, это мужчина давно заметил: куда ни повернись зимой, ветер обязательно норовит облизать своим ледяным языком твое лицо…
Отойдя от домика на сотню шагов, мужчина оглянулся, и ему вдруг захотелось отказаться от своей затеи, вернуться и никуда не высовывать носа, пока климатическое недоразумение не самоликвидируется где-то в небесных высотах… Он знал, что, оставшись одна, женщина даст волю слезам. Тем не менее, закусив губу, он пошел дальше, стараясь передвигаться так быстро, насколько это было возможно в ботинках на два размера больше – прежде всего, чтобы согреться.
До перевала, откуда открывался вид на долину, было не больше пяти километров. Человек преодолел их за два часа.
Главная трудность заключалась в том, что запросто можно было заблудиться. Сыпавшийся с неба снег скрадывал очертания местности, и определить теперь, где проходит шоссе, можно было только по памяти и с помощью логических умозаключений. Если же идти по целине, то можно было провалиться в снег по пояс, несмотря на лыжи…
Руки у мужчины замерзли через пять минут после того, как он вышел из дому, поэтому он разорвал на две части тряпку, используемую им в качестве шарфа, и обмотал этими кусками руки. Но они все равно мерзли, и человек время от времени растирал их снегом и отогревал за пазухой – продвижение вперед при этом еще более замедлялось.
Поглощенный борьбой с ветром, лыжами и собственными, непослушными от холода конечностями, он не заметил, как вышел на гребень перевала. Дорога, которой на самом деле уже не существовало, шла здесь под уклон.
Здесь мужчина увидел первую жертву Катастрофы. Это был труп водителя- дальнорейсовика. Грузовик был выброшен с дороги мощным ударом неизвестной силы и, весь искореженный, валялся в снегу вверх колесами. Из кабины, наполовину уже занесенной снегом, свешивался наружу мерзлый труп мужчины в джинсовой куртке. Полчерепа у него было снесено, и кровавая масса, смешанная с серым снегом, застыла на лице и плечах…
Но не это поразило больше всего человека на лыжах, а то, что он увидел в долине. Та слепая, вырвавшаяся из долгого заточения сила, которая исковеркала грузовик, вихрем пронеслась по всему ущелью, неся смерть и разрушения. Не было ни одного уцелевшего дерева – стволы, выдранные с корнем из земли, торчали тут и там из-под снега в страшном беспорядке. Местами это были самые настоящие завалы. Ландшафт был как-то странно сглажен, будто по нему провели огромным, тяжелым утюгом. Холмы, овраги, луга и реки исчезли, и повсюду, насколько хватало глаз, тянулась однообразная равнина, и не было на ней никаких признаков жизни. В том месте, где раньше стояли аккуратные домики, окруженные пышными садами и виноградниками, человек с трудом различил сквозь метель выступающие из-под снега груды обломков и мусора.
Идти вниз теперь не имело смысла. Но именно поэтому мужчина пошел туда. В конце концов, теперь все не имело никакого смысла…
Он не помнил, как ему удалось добраться до остатков поселка. В голове у него сразу как-то все перепуталось: обрывки мыслей, воспоминаний, образов и слов причудливо переплетались и пропадали в небытие. Не в памяти, а в подсознании отложились лишь разрозненные фрагменты этого пути. Был там и дикий свист ветра в ушах, и что-то постоянно цеплялось за ноги – то ли ветки, то ли чьи-то мертвые, упрямые руки… Он часто снимал лыжи, чтобы перебраться по скользким стволам деревьев через завалы, и тогда проваливался в снег… Руки давно уже ничего не ощущали, мокрые брюки колом топорщились на ногах, обдирая кожу, к горлу то и дело подкатывалась тошнота – радиация давала о себе знать… В голове звенело и плыло, во рту было сухо, будто шел человек по пустыне…
Когда он стал подходить к развалинам поселка, то на каждом шагу стали попадаться трупы людей. Их было много, они были занесены снегом, и неприятно было обнаруживать, что наступил на руку или на ногу мертвеца.