Самые страшные каникулы

Сначала мы на лодках полдня плыли против течения, потом к берегу пристали, в чащу вошли. Долго искали потайную поляну. И вот нашли. Стебли у лилии выше, чем у сараны, листья меньше, а на нескольких веточках — голубые цветы. В бутонах они светло-голубые, как небо под солнцем в зените. А увядая, почти черными, будто ночь, становятся. Но вся красота — в раскрывшихся цветках. Они похожи на вечернее небо, когда солнце уже ушло спать, но первая звезда еще не появилась.

Голубой лилией любуясь, долго мы стояли молча, но день уже спешил встретиться с вечером, надо было торопиться. Мы наполнили луковицами берестяные чумашки, не забыв по зубчику от каждой отделить и на прежнем месте посадить, чтобы снова здесь зацвела голубая лилия. Я цветок на груди скрыла. Потом в обратный путь все отправились.

И вот… много шагов пройдя, плач чогграмов услышали. Я поставила женщин друг за другом, сама встала впереди. Куда я бегу — туда и остальные. А плач чогграмов, их жуткий скулеж, точно веревкой ноги спутывает. В груди у каждой страх тлеет, но бегут женщины за мной.

И вдруг я поняла, что потеряла цветок, потеряла заветную голубую лилию! Ахнула, остановилась. Где, да где же она?.. Туда-сюда бросилась — но разве найдешь потерянное в глухом подлеске, меж зубчатых листьев папоротника?

Вскрикнула я отчаянно — а женщинам в моем голосе растерянность почудилась. Мигом пламя страха охватило их, врассыпную бросились. Мечутся туда-сюда, а я, будто ничего не видела, стонов чогграмов не слышала, искала свою заветную голубую лилию. Ведь для того я за цветком в опасный путь отправилась, чтобы обратил ко мне свое сердце Ючин, храбрый охотник…

Ах, как я его любила! — громко воскликнула Унгхыр, всплеснув руками. — Он был самым красивым из всех охотников. У Ючина юбка серебристая из нерпы, наколенники многоузорные, брови черные, соболиные, ресницы похожи на кисточки из ушей зимней белки. А я разве хуже? Все говорили, что красива и я, всех подруг красивее! Мои тонкие руки и тонкие пальцы были похожи на молодые побеги тальника, по плечам волосы рассыпаны, черные и упругие, как тетива на луке, а в косы их заплету — толстые косы получаются, подобные хвосту черно-бурой лисы. Рот был маленький, как лесная ягода, лицо белое, с ушей свисали золотые серьги, носила я красивый вышитый халат. Сердце мое только для Ючина билось, слова песни только для него слагались…

И Унгхыр тихонько запела:

Ночь и день о тебе думаю.

Если уедешь, о тебе лишь помнить буду,

Где ты ходил, там и я ходить буду.

Ты из всех людей самый лучший, самый прекрасный.

О, возьми меня с собой!

Твоей сумкой с кремнем, что на поясе твоем висит,

сделаться хочу.

Сделаюсь дном твоей лодки,

С тобою быть хочу!

Как дождь, текут

Слезы мои…

Ах, как я его любила, Ючина… Перья кукушки пережженные — великое привораживающее средство! — в табак ему подмешивала. Но не помогло колдовство, не полюбил Ючин меня. Усмехался только: «Что на меня все время смотришь? Разве я один — человек?» Ючин на другую девушку, на Хонглик, ласково глядел, ее в жены взять хотел… Одна надежда на голубую лилию оставалась — но вот нету больше цветка у меня! Потеряла я его!

Заплакала было я, как вдруг кто-то меня за рукав дернул. Глянула — а это Хонглик, невеста Ючина.

— Спасайся! — крикнула она. — Чогграмы уже близко!

Тут я очнулась, плач звериный совсем рядом услышала, увидела, что подруги мечутся в страхе. Поняла, что можем мы все погибнуть!

Начала я подруг скликать-собирать: кого догоню, за косу схвачу, кого за полу халата поймаю — но все, пропали мои сила и власть, больше не слушались меня женщины… Бегала-бегала я за ними — и сама не заметила, как на берегу оказалась.

Лодки, к ивам привязанные, на воде тихо покачиваются. Волна песку о чем-то ласково шепчет.

Долго-долго ждала я на берегу. Весь вечер ждала и всю ночь. Но ни одна женщина, кроме меня, из тайги не вышла, ни одна моя подруга не вернулась. Два десятка за голубой лилией отправлялись — но все погибли из-за меня, из-за моей любви к Ючину…

Утром я лодки отвязала, по течению пустила. Не хватило у моего сердца сил в селение вернуться, людям рассказать, что я сделала, Ючину в глаза поглядеть, за гибель Хонглик ответ перед ним держать. Да и не узнал бы Ючин прекрасноликой Унгхыр в той старухе, какой я за ночь сделалась, погибших подруг ожидая и слушая голоса чогграмов…

Я в тайгу ушла, одна жить стала. Никого из людей с тех пор не видела. И только тахть — ночные птицы, в которых обратились души Хонглик, Закук, Саньпак и других моих подруг, погубленных чогграмами, — только они иногда навещают меня. Зла на меня они больше не держат — много, ох, много раз приходили с той поры орлиный месяц и вороний месяц, много раз зима сменялась летом. Время все прощает…

Володя встряхнулся. Женщины в черных халатах исчезли. Сидела у костра старая Унгхыр, а вокруг нее — черные птицы величиной с ворона, с красными клювами и печальными глазами…

Раненый зверь